Понятие о Боге и о Божией твари языческих народов, живущих в Казанской губернии

Описание живущих в Казанской губернии языческих народов

О их естественном законе, и о понятии, которое они имеют о Боге и о Божией твари

Понятием естественным о Боге и о Божьей твари вышеозначенные народы ни мало не просвещены и недостаточны. Все члены их закона, без всякого одного народа пред другим изъятия, вкратце состоят в следующем.

Во-первых они верят, что есть Бог, который хотя на небе пребывает, только на все человеческие дела на земле смотрит. Он им не только ниспосылает всякое добро, но еще и отвращает всякое зло; и того ради достойно есть ему поклонятися. Второе: верят, что есть дьявол, который жилище свое имеет в воде, и делает им всякое зло и оскорбление, и чтоб избавиться от его наветов, причину они имеют так же молиться Богу. Третье: что они Бога грехами своими прогневляют и за то долженствуют ожидать себе наказания, ежели они его не умолять. Четвертое и последнее: что Бог тех, которые его с молением просят, в грехах прощает, и которых любит, всяким изобилием в сем житии награждает.

Кроме вышеописанного они ничего не знают, так что и будущей вечной муке, и воздаянию быть ни мало не верят. То, что Олеарий с некоторым Черемисом о сем предмете разговаривал, кажется мне весьма основательно. О сем же предмете говорил и я с Черемисским стариком, и во многих разговорах напоследок получил нарочито разумной следующий ответ: они, яко простые, низкие и грешные люди почитают себя недостойными к наследованию от высочайшего их Юмы мной жизни; нам же сопричастниками быть онаго блаженства не возбраняется потому, что Бог ведает, что мы во всем пред ними преимущество имеем.

Они вечно ничего ни надеются, ни боятся. Приносимые ими к Богу молитвы касаются только до временного состояния их самих, их сродников, и их мнения; а наказания, которые ниспосылает на них Бог, по их мнению, состоят в болезнях, в бесплодии супружества, в недороде плодов, в несчастии скотоводства, в худых удачах на промыслу зверином, в рыбной ловле, и во временной смерти; а наипаче боятся они, чтобы Бог не убил их громом. А понеже по всем вышепоказанным обстоятельствам бедное состояние сего народа и крайняя слепота их невежества довольно явствует; того ради тамошнее Российское духовенство не упускало со своей стороны старания, языческой сей народ многократно повторенными представлениями и увещаниями склонять к восприятию православного христианского закона; только все такие старания и поныне были бесплодны: а которые, и то малое число из них, в разных местах православную веру Греческого исповедания и восприняли, то все таковые большею частию с младенчества в воспитании взросли у Русских. Старики о том совсем не хотят слышать. Ежели нынешние учреждения в Силантовом монастыре Казанской Епархии, где по указу Святейшего Синода для обучения малолетних отроков из оного языческого народа первым основаниям Христианского закона и Российскому языку заведена семинария, во время свое к желаемому концу обратить сей народ не сильны будут, то заподлинно можно сказать, что впредь мало надежды к тому останется.

По сему одному путешествующие взяли повод рассуждать, якобы во обращении начало уже действительно учинено, что все оные три народа большие праздники, которым христианская церковь пред прочими отменно празднует, яко Рождеству Христову, Пасхе и Пятидесятнице, також некоторым образом, а именно упокоением через несколько дней от дел своих, празднественно препровождают. Они в городах спрашивают прилежно, когда оные праздники случаются, и хотя они в счете иногда несколькими днями ошибаются, однако же обыкновению их то не препятствует ни мало. Стралембергу может быть сие подало повод сказать, что Чуваши несколько о Христе знают; только я могу уверить, что то не имеет никакого основания, и что вышеупомянутое обыкновение произошло от светского Русских обыкновения. Равным образом и по тому заключать не должно, что живущие близ Казани Черемисы отдают некоторое почтение стоящей на Спасских воротах Казанской крепости в большом кивоте местной иконе нерукотворного Спасителева образа, которому они приезжая в город свечи ставят; ибо известно есть, что они делают сие опять последуя Русским, и по моему мнению, может быть смотря на величину образа, отдают оному почтение: но Татары им в том весьма смеются; и не без основания можно думать, что Татары по большей части чинят препятствие, что из них столь мало в Христианский закон обращаются. Объявление же Гвагниново, которое и Олеарий в своем сочинении приводит, очень основательно, якобы некоторые из Черемис держат Магометанский закон, и по рождении вскоре обрезаются, и сие может быть от того произошло, что как Черемисы, так и прочие языческие народы, равно с Магометанами празднуют пятницу яко великий день в неделе, в которой они и никакой работы не отправляют.

В сей день не служат у них никакой службы, и не знают показать причины, для чего они пятницу паче прочих дней в неделе празднуют; и сие кажется мне паки мирское обыкновение, которое вошло к ним от их соседов Татар.

О вымышленном их языческом законе и о принадлежащих к тому обрядах

Все три народа содержат одинокий языческий закон и в принадлежащих к тому обрядах почти никакой разности не имеют. Кажется, можно заключить и по именам, которыми Черемисы и Чуваши называют поклоняемого ими бога, якобы у Черемис Юма есть тот же, что в древние времена у Финнов Юмала, а Чувашский Тора тож, что у старинных Готов Тор. Кроме сего бога почитают Чуваши еще несколько малых божков, яко защитников и хранителей некоторых деревень и мест, и сравнивают оных с нашими святыми. Те Чуваши, которых я видел в Чебоксаре и около того города, того бога, которого они признают за особливого своего защитника, называют Бородон.

У них у всех нет никакого особливого дня, в которой бы они паче прочих к отправлению Божией службы сходились; ибо хотя они, как выше показано, пятнишний день некоторым образом свято содержат, только сего обыкновения нельзя нимало утвердить по их закону. Время их благоговения основание свое имеют на тех обстоятельствах, в которых они находятся, или на тех причинах, по которым они нужду имеют просить о помощи их бога.

Равным же образом по обыкновению других народов нет у них никаких молитвенных домов. Они отправляют свои молитвенные приношения в своих домах, или на непокрытом месте, а по большей части в отдаленных местах, где они для такого действия какое-нибудь место вкруг забором обгораживают и посреди оного поставляют несколько столбов, покрывая оные деревянною кровлею, а под оною столб и несколько скамей. Такие места на всех трех языках называются одним именем Кереметь.

Повыше Чебоксара в двадцати верстах на правом и при том гористом берегу реки Волги видел я одно такое место, где тамошние Чуваши служат свою службу, к которым за густыми лесами и за крутым берегом никакого как с превеликою трудностию дойти можно было; а между Вяткою и Камою и в Вотяцких деревнях случилось мне приметить, что Вотяки свои Керемети имеют також на непокрытом месте, что может быть делается для того, что они там от прочих народов живут отдельно, и в отправлении своих молитв никакого опасения не имеют.

Иногда же у каждой отдельной семьи есть по одной собственной Керемети, а у иной и более; да сверх того в каждой деревне находится по общей большой Керемети, где они ежегодно в некоторой день, которого число переходит и определяется от стариков в той деревне, сообща молитвы свои отправляют. Да есть же у Черемисов и во всяком дистрикте по особой Керемети, в которую из 10, 20 деревень и более жители в одно время в годовые большие праздники собираются.

Такая же Кереметь находится при небольшой реке Усемде на высокой горе, о которой упоминает и Олеарий, но в том погрешает, что он Усемду называет небольшим озером. На Вятке, верст около 80 повыше Уржума, есть большая слобода, называемая Кукурск105, которая прежде сего была городом, как по званию видеть можно, по тому, что оное слагается из двух слов Ку и Кар, из которых последнее на Вотяцком языке значит город. Под оною слободою с правой стороны впала в Вятку река Пышма, а в двух верстах повыше устья впала в Пышму Усемда.

Когда Стралемберг о язычниках Вотяках пишет, будто они помянутую речку весьма свято почитают, и приносят при оной жертву и служат свою суеверную службу, то не правда; ибо в тех местах нет ни одного Вотяка, но жительство имеют только Черемисы; притом же я будучи в Казани говорил с разными Черемисами, которые при помянутой реке живут, и от них о том получил потребное известие.

Малая речка называется Шокшем, о которой и Олеарий упоминает, находится в тех же местах. Она впала в речку Оню, Оню в Лаш, а сия в Усемду. О объявленном особом жилище дьявола, по сказанию Олеария, тамошние жители ничего не знают, кроме что, как прежде показано, думают, что дьявол в воде живет.

На сих местах у них отправляема бывает языческая их служба так, как и в дому, и в общих собраниях, в большие годовые праздники, и как при особливом случае в рассуждении главных обрядов у всех трех народов одинаково; только в нынешние времена в некоторых небольших неважных обстоятельствах, смотря по случаю, между ими в том есть некоторая разность.

В каждом народе есть некоторые особливые люди, которые у русских ворожеями называют, и им по соединенному с тем суеверию подобны. Такие люди все бывают седобородые старики, которые между прочими по мнимому их о будущих случаях предсказанию, или по некоторому с Богом тайному обязательству, состоят в великом почтении. Черемисы называют их Мушан или Мушангече, Чуваши Иоммас или Юммазе, а Вотяки Тона или Туно. Иногда бывают такие колдуны и бабы ворожейки.

Не во всех же деревнях случается иметь по Мушану, Иомассу или Тоне, но временем четыре деревни и более довольствуются одним колдуном. Есть же они и в Чувашских деревнях, где их по два или по три вместе бывает. Оных колдунов по справедливости можно почесть за начальников их суетной и самовольно вымышленной жертвы; ибо все зависит от их поведения, где и когда, и каким образом службу служить, а паче какую животину, и при каком случае в жертву приносить надлежит, по тому, что их служба наипаче состоит в жертвоприношении зверей, которых они сами после в снедь употребляют.

Жертвоприношение их к богу происходит не от естественного просвещения и внутреннего побуждения, но паче от случайного намерения о приключившемся временном несчастии. Ежели бы не так, то бы они всеконечно некоторой один день пред прочими всевышнему Богу посвятили; но того у них нет; ибо ни один о Боге не думает, пока кто из их семьи не занеможет, или не заразится их скот какою язвою, или будет им несчастие в промыслу зверином и рыбном, или недород в хлебе, и прочее. Ежели случится несчастье только одной семьей, то кроме оной другие никакого покаяния не приносят; ежели же какое зло постигнет всех, то вся деревня или и окрестные места обращаются на покаяние. Что бы ни было, о том о всем предлагается сперва Мушанам, Иоммасам, или Тонам.

Когда первые люди в семье или старшины в народе печаль свою открывают, то колдун делает разные приемы для удовольствия требующего помощи. Все три народа имеют общее обыкновение, что у них колдуны ворожат бобами; а именно: взявши числом 41 боб, которые при всех на столе раскладывают и передвигают несколько раз по разным местам, пока усмотрят, что требующим по их желанию, или в противность сделалось. Во время сей ворожбы смотрит он не спуская глаз на бобы и при том приказывает, на каком месте, в который день и в который час, и с какими людьми и приношением какой животины умилостивлять им должно прогневавшегося Бога.

Черемисские Мушаны и Чувашские Иоммасы, взявши свой пояс, меряют оным свой локоть с пястью руки. Чувашские Иоммасы положивши на стол небольшие два куска хлеба и два угля на четыре угла, да в средину еще один кусок хлеба, в которой втыкают иглу, и подняв руку в верх держат и смотрят, куда игла с хлебом поворотится, к хлебу ли, или к углю: но при сем действии не сказывают они ничего, а только приказывают, что требующему делать надлежит.

Вотяцкие ворожеи больше ворожат нюхальным табаком, которой в руках держат, или, наливши в чарку вина, мешают оное мешалкою, или ножом скоро, и смотрят несколько времени в налитую вином чарку весьма прилежно.

В некоторой Вотяцкой деревне имел я случаи видеть Вотяцкого Тону и сделать опыты над их колдовством. Хотя и у Вотяков, и у прочих народов часто спрашивал про таких колдунов, только всегда сказывали мне, что таких людей в той деревне или нет, или куда-нибудь отбыли; однако принужден был я приказать Вотяцкого Тону силою сыскать. Сии люди весьма боятся, чтобы мнимая святость их Тонов ни чем не была опорочена.

Помянутой Тона был мужик в большой деревне, называемой Сараман-Пилги, которая почитается первою Вотяцкою деревнею, и через оную из Казани в Кунгур ездят, чумкасов с 4 на восток от реки Вятки. Он сказывал, что ему от роду 60. Борода у него темнорыжая, а на взгляд пред своею братьею гораздо лукавее. Присем случае показал я себя весьма важным, сколько мне возможно было, дабы ему не приметить, что я его велел привесть только для разговора или для выведания его мудрости; а призвать я его велел для следующей причины: на проезде от прежнего до тутошнего стану пропала у меня некоторая вещь; и хотя думал я, что конечно оную из саней украли у меня ямщики, однакож желал, чтоб он указал мне того вора, дабы мне возвратить свою пропажу. По сем попросил он у меня несколько нюхального табаку и взявши оной в левую руку пальцами кругом тер, а при том несколько пособлял к растиранию оного пальцами и правой руки. Как казалось, то во время сего действия оной колдун не спуская глаз смотрел на табак весьма пристально; потом, как можно думать, дабы ямщиков вывести из подозрения объявленной покражи, сказал, что та вещь забыта в прежней деревне, где мы новые подводы брали, и хозяин де, у которого мы ночлег имели, о том весьма сожалеет и желает, чтоб оная вещь опять взята была.

Тем я был доволен: однако над искусством сего угадчика хотел я учинить еще опыт, и сказал, будто я чувствую в себе жестокое колотье, и желаю, чтоб от той болезни чем вылечиться. Сей колдун или Тона может быть подумал, что я, яко неверный, не достоин его пользования, или может быть боялся лечить меня своим лекарством, чтобы за недействительную оного силу не попасть ему в наказание; того ради искал он сперва случая уйти, говоря, что мы скоро приедем в Татарскую деревню, и там надлежит мне требовать помощи у Абыза или Татарского попа, который прочтет во утоление болезни статью их Алкорана, и от того де ты придешь опять в прежнее здоровье. Чтением из Алкорана Татары Магометанского закона от болезней своих обыкновенно пользуются; да и в соседстве живущие народы иногда тому же последуют. На сие не взирая, старался я всякими мерами пользоваться от него и принуждал его ласкою и силою, уверяя его совершенно своею на него надеждою, пока он не попросил с вином чарки. Как ему чарку с вином дали, то спросил он о моем имени. Я ему сказал не прямое имя, но какое тогда мне вздумалось. Он, всему тому поверя, взял нож, и мешал в чарке вино нарочитое время, и смотря в оную пристально шептал нечто неразумительное. По сем давал мне из помянутой чарки вино, будто какое лекарство, выпить; только я не мог себя принудить, чтобы выпить оное вино, но просил, дабы он сам вместо меня выпил, что он охотно и учинил, обнадеживая, что то все равно, и болезнь через несколько часов утолится.

О сем тем известнее можно было ему наперед угадать, поелику он заподлинно знал, что мы чрез четверть часа в путь отправиться намерены были. При том я его еще спросил, какие он мешая в чарке вино слова шептал? и в ответ получил, что сказать ему сего не можно, ибо де от того все действие будет бесплодно, и несколько поговоря вдруг ушел так, что и найти его не можно было. По сему вышеописанному явствует не что иное, как крайнее невежество или, вероятнее сказать, обманство сего народа.

У Черемис кроме Мушанов есть еще и другие духовные люди, которые у них Юктюч называются; а должность их состоит в том, чтобы при отправлении их служб учреждать порядки и читать молитвы: у прочих же народов таких людей не бывает потому, что у них каждой хозяин должность Черемисского Юктюча отправляет.

Служба их состоит в приношении в жертву некоторых животных, которых они колют и варят, и по отправлении над оными молитв от служащих по обещанию службу людей, оных в снедь употребляют. В числе приносимых в жертву наипаче бывают лошади, быки, коровы и овцы; а иногда гуси, утки, куры, тетеревы, полевые зайцы и прочие. Свиньи из того числа выключаются потому, что большая часть из Черемисов, как выше показано, свиным мясом гнушаются. Диких птиц и зверей мелких приносят они в жертву при отправлении домашних своих служб, а крупный скот в Кереметях; Вотяки же диких птиц и зверей в духовных своих обрядах не употребляют. У всех народов приносятся в жертву более лошади, и в большие годовые праздники на жертву приводят по большей части белых лошадей, и из Черемис никто кроме тех, которые прежде мылися в бане и надели на себя белые рубахи, сих есть не дерзают. Что надлежит до бань, то кажется, что сие обыкновение с другими многими вошло к ним от Татар. Такому обыкновению больше последуют те Черемисы, которые при всяком случае, по примеру Татар, моются и в банях парятся, при том же и по совокуплении с женою омытие за законную причину почитают.

Большие ежегодно отправляемые у них службы от повседневных ничем не разнятся, кроме что для великого множества народу торжественнее препровождаются. Кажется, что упоминаемый у Стралемберга большой Чувашский праздник есть то же, что годовой их праздник. Что же они празднуют оной ежегодно всегда в Октябре, то без основания; ибо препровождение такого праздника, как уже выше показано, назначается с воли и согласия всех окрестных деревень; однакож то правда, что к празднованию такого дня пред прочим годовым временем по окончании жнитва выбрано осеннее время по тому, что они тогда богаче бывают и больше свободного времени имеют.

По приводе скота на жертвенное место, Черемисской Юктюч приказывает особливому человеку оной скот бить; а у Чуваш и у Вотяков отправляет то, кто хочет. При том же наипаче примечать надлежит, что убитой скотины крови ни капли напрасно не теряют; а кожу сдирают, пока убитая скотина еще совершенно не утомилась, и в знак своего благоговения вешают такие в Керемети противу востока на деревьях, а именно на дубу, или на березе, которые они паче прочих дерев в чести имеют.

Хотя Черемисы обыкновенно вешают только кожи лошадиные, а коровьих и овечьих не вешают; только оныя, яко вещь святую, держат у себя в дому в сохранности и не продают, но берегут для своих потреб, чтоб оным не попасться в чужие руки и тем бы не быть оскверненным; Чуваши же и Вотяки вешают всякие кожи; только вышеупомянутые обряды не так точно наблюдают, как Черемисы, по тому, что многие из них такие кожи и в городы на продажу отвозят. На тех местах, где близко Русские или Татары живут, вешать кожи весьма опасно бывает, ибо они оныя из Кереметей часто крадут: чего ради Чуваши прорезывают свои кожи во многих местах ножиком, чтобы тем на другое употребление оные сделать негодными. Вынявши и выполоскавши кишки, мясо режут без дальнего рассекания в средние куски, которое они вместе с кишками в одном котле варят; только жир с кишок наперед обдирают, и смешавши с кровью и с крупою, начиняют оным сычуги или пузыри, и зашивши горло нитками, или укрепивши спицами, в том же котле варят.

Черемисы и Вотяки варят и поедают всю убитую тогда скотину вдруг. У них почитается за грех, ежели хотя малое что останется; и того ради в приношении жертвы толикое число и людей определяется, чтобы все съесть можно было; а у Чуваш не так: к жертвоприношению своему они других людей не приглашают, кроме тех, которые по случаю в обещаниях их участие имеют, и следовательно убитой скотины варят они столько, сколько людей находится и сколько съесть можно; а остальное неваренное берут с собой назад домой. При такой Чувашской церемонии однажды я был, где в Керемете только два человека было, и от малой овцы наваренного мяса более половины осталось.

Вареное мясо кладется на вышепоказанном месте посреди Керемети на стол. Прежде ядения у Черемис Юктюч, а у прочих народов хозяин, или который между ими познатнее, обратившися лицом на восток, читает приличные к учрежденной их жертве краткие молитвы. Он становится яко главнейший напереди, приклоняет свою голову даже до земли, а прочие стоящие позади его то же делают.

У Черемис главнейшая молитва состоит в словах Юма Сирлага, то есть, Господи помилуй нас! а у Чуваш Тора Сирлаг или Тора батир, то есть, подай Господи! К тому же прибавляют они и то, о чём просят, говоря: Тора батир вюлих, Тора батир гириволь, то есть, подай Господи скота, подай Господи детей, и прочая. В годовые большие праздники изъявляется в таковой же краткой молитве прошение всех людей тоя страны.

Олеарий пишет о Черемисах, что они молятся повешенной коже убитой скотины. Они причитают сие себе в великое поношение, когда их тем порицают; а такая погрешность может быть вошла от того, что кожи в Кереметях обыкновенно вешаются на ту же сторону, на которую и отправление молитв бывает, то есть на восток. Равным же образом и то несправедливо, когда Олеарий об них пишет, что они молятся солнцу и луне; ибо как Черемисы, так и прочие народы, в своих Кереметях, о которых знают, как оныя стоят, никогда к солнцу, где оно во время приношения их молитв находится на небе, не обращаются, но всегда становятся лицом на восток.

К сей их священной службе хлеб пекут из муки пшеничной, ржаной или и овсяной, по возможности каждого, нарочно пресной большими караваями, и с жертвенным скотом вместе в Кереметь относят.

Прежде ядения, от сваренного мяса все мелкие части обрезывают, а именно уши, глаза, ноги и прочая, и бросают оныя в огонь, також сердце, кишки и прочую внутреннюю. Тот, который у Чуваш главнейшим при отправлении службы бывает, по небольшому куску хлеба и мяса бросает на землю одаль себя. Во время и после ядения Чуваши часто бросают по нескольку ествы своей в огонь, и при том у всех народов после ествы кроме костей ничего не остается.

Оставшиеся кости собирают они все до одной, и принесши с собою в дом пережигают в печах в пепел, дабы оныя не попалися собакам, или другому какому зверю. Помянутые кости почитаются у них за вещь святую, яко такого животного, которое посвящено всевышнему Богу: а что Стралемберг пишет, что будто они кости с кожами на деревах вешают вместе, то несправедливо.

Впрочем Чуваши прежде сего в своих Кереметях имели и сие обыкновение, что при приношении своей жертвы в некоторые выдолбленные столбы деньги бросали, которые после старший или знатнейший между ими в определеннное время вынимал и оныя употреблял на пирушки, или на общие расходы: но ныне у них сие почти из обыкновения вышло, поелику они к великому своему огорчению принуждены были видеть, что такие с деньгами столбы из их кереметей крадывали.

Отправляемая у них на дому жертва от кереметской почти ни чем не разнится, кроме того что бьют они для того самую мелкую скотину, и варят мясо не на дворе, но на обыкновенных очагах, или в печах, и напоследок, ежели они стороны света не знают, то оборотятся лицом к солнцу, молитвы свои отправляют; а пьют и едят определенную в жертву скотину на дворе, и в том от Мордвы разнствуют; ибо хотя они в домашних службах с Чувашами некоторое сходство имеют, токмо такую жертвенную еству едят в избах. Женщины при всей такой службе никакого дела не имеют. Они не ходят никогда в публичные собрания и в домах не едят жертвенной ествы, но должно то делать токмо одним мущинам, которые и за женские грехи жертву приносят; и можно сказать, что сие обыкновение принято у них также от Татар, у которых по силе Магометанского закона женской пол также от всех духовных церемоний и всенародных служб свободу имеют.

По примеру Татар, не имеют они у себя ни писанных красками, ни резных идолов, и тем разнствуют от прочих языческих и идолопоклоннических народов, которые литым и деревянным, или и красками писанным молятся и поклоняются: токмо между Черемисами находятся некоторые, что на ободранных липовых корках вырезают некоторые фигуры, которые ничего не значат, и оные корки в знак своего благоговения в лесах вешают. Помянутые липовые корки с вырезанными на них фигурами называют они Куда-Водаш.

Начало http://slawa.su/letopisi/3544-opisanie-zhivushchikh-v-kazanskoj-gubernii-yazycheskikh-narodov.html

Добавить комментарий




Top