Берсерк - неустрашимый воин Одина

Берсерк - неустрашимый воин Одина

Берсерк в современном мире — один из самых узнаваемых исторических образов. Это — боевая элита викингов, член мужской военно-религиозной корпорации, неустрашимый воин Одина, одержимый яростью битвы (состояние боевого экстаза достигается им через употребление особого пьянящего напитка); в бою он не пользуется доспехами, довольствуясь одной медвежьей или волчьей шкурой, а силой и необузданной жаждой крови уподобляется дикому зверю, наводя панический ужас на врагов.

И лишь немногие специалисты помнят, что этот образ берсерка — всецело плод «научной мифологии», у истоков которой стоят германские историки-медиевисты первой трети ХХ века. Общественно-политическая жизнь Германии тех лет предрасполагала часть исследователей к культу закрытых мужских союзов как государствообразующих ячеек, поискам «тайного знания» древних обществ и цивилизаций, романтизации язычества и героизации разрушительных порывов древних германцев. Именно тогда под пером профессора германской древней истории и филологии (а по совместительству члена НСДАП и сотрудника Аненербе) Отто Хёфлера и его коллеги, фольклористки Лили Вайзер берсерки превратились в мужскую касту избранных воинов Одина, занимавшую исключительное положение в древнескандинавском обществе. Литература и кинематограф растиражировали и закрепили этот яркий образ в историческом сознании масс. В последние два-три десятилетия историки и филологи провели тотальную «ревизию» древнескандинавских памятников для того, чтобы выяснить, что же на самом деле говорят источники о берсерках. Выяснились любопытные вещи…

Слово «берсерк» (berserkr) и сложносоставной термин «берсеркганг» (berserksgangr), то есть «состояние, свойственное берсерку», обычно понимаемое как «буйство, ярость, бешенство, одержимость», встречаются только в древнеисландской литературе. В языки других народов, в том числе шведов, норвежцев, датчан и немцев оно попало не ранее XVI века в качестве заимствования из древнеисландского. Стоит ли после этого удивляться, что происхождение и этимология слова berserkr — предмет нескончаемых споров? Первый его компонент — ber- обычно переводят двояко: либо как «медведь», или же как «голый», а -serkr — как «рубашка». В соответствии с этим в слове berserkr видят либо отсыл к культу медведя (ритуальное облачение в медвежью шкуру), либо указание на то, что берсерки сражались без доспехов — голыми или в одних рубашках.

Проблема, однако, в том, что в древнеисландском (и вообще в северогерманских языках) отсутствует корень ber- в значении «медведь», а в древнегерманском, где таковой имеется, нет слова «берсерк». «Безрубашечный» вариант тоже не безупречен, хотя бы ввиду того, что в древнеисландском хорошо известен этноним serkir — «сарацины» (единственное число — serkr). Саги знают топоним Serkland — Страна сарацинов, а в некоторых из них сарацины и берсерки соседствуют, как, например, в «Саге об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце Берсерков». Была выдвинута и альтернативная этимология, где древнеисландское berserkr считается заимствованием из персидского bezrek, bezerk, то есть «огромный», «великан». Современные «эпохе викингов» источники, к сожалению, мало проясняют дело: им в равной степени неизвестны ни голые торсы берсерков, ни медвежьи шкуры на их плечах. А в «Саге об Одде Стреле» берсерки одеты… в кольчуги.
Ключевое значение для вопроса о внешнем виде «воинов Одина» имеет драпа (хвалебная песнь) под условным названием «Морской бой при Хаврсфьорде». Авторство этого произведения традиционно приписывается норвежскому скальду Торбьёрну Хорнклови, жившему при дворе конунга Харальда Прекрасноволосого (ок. 852-933). По этой причине в более позднее время «Морской бой» был включен в «Песнь о Харальде» — биографическую поэму XII-XIII веков. К данному источнику, так или иначе, восходят все попытки реконструкции внешности берсерков. Берсерки здесь упомянуты дважды. Наиболее развернутое описание встречаем в 20-й строфе, где валькирия просит ворона рассказать о берсерках и слышит в ответ:

Волчьими шкурами звать
Тех, которые в бою
Несут окровавленные щиты,
Одерживают победы,
Когда на бой идут;
Вот чем они все заняты;
Храбрецам исключительным,
Думаю я, доверяться
Должен бы опытный,
Тем, которые рубят щиты.

Однако, как установлено, данный фрагмент является творчеством поэта XII-XIII веков, который таким образом сделал «поэтический комментарий» к 8-й строфе, посвященной описанию морского сражения при Хаврсфьорде, где, в частности, говорится:

Рычали берсерки,
кончалась битва,
завывали волчьи шкуры,
потрясая железом.

Эти маловразумительные строки, в отличие от 20-й строфы, действительно принадлежат Торбьёрну Хорнклови или кому-то из скальдов IX века. Поэтический язык этого фрагмента так сжат и скуп на детали, что с трудом поддается пониманию. Строки о берсерках и «волчьих шкурах» связаны параллелизмом, поэтому не исключено, что речь идет о синонимах. Из текста также отнюдь не следует, что «волчьи шкуры» — это боевое облачение. Возможно, мы имеем дело всего лишь с фигуральным выражением, стоящим в зависимости от «рычания» и «завывания». И наконец, довольно-таки сумбурное описание битвы не позволяет с полной уверенностью решить, на чьей стороне сражались берсерки — Харальда или его врагов, хотя, по замечанию специалистов, грамматика все-таки склоняет ко второму варианту. Именно эти неясности 8-й строфы, по-видимому, и побудили поэта, жившего триста лет спустя, добавить в текст поэмы 20-ю строфу, где берсерки выступают в качестве дружинников Харальда и отождествляются с «волчьими шкурами».

Между тем в сагах мы не встретим больше ни одного реального исторического лица в окружении дружины из берсерков или «волчьих шкур». Не лучше обстоит дело с принадлежностью берсерков к священному союзу «мужей Одина». Эти сведения почерпнуты из «Саги об Инглингах» — поздней христианской обработки языческой мифологии скандинавских народов (написана Снорри Стурлусоном в 1220-1230-х годах). Здесь между прочим говорится:

Один умел делать так, что в битве его враги слепли или глохли, или их охватывал страх, или их мечи становились не острее, чем палки, а его люди шли в бой без доспехов и были, словно бешеные собаки и волки, кусали щиты и сравнивались силой с медведями и быками. Они убивали людей, и их было не взять ни огнем, ни железом. Это называется впасть в ярость берсерка.

Берсерк - неустрашимый воин Одина

 

По поводу этого отрывка можно сказать только то, что к началу XIII века образ берсерка уже претерпел христианскую мифологизацию, неизвестную древним памятникам. Примечательно, что в древнескандинавской мифологии Один всегда действует в одиночку, без воинской свиты. Снорри же рисует его в виде азиатского правителя (обладающего сверхъестественными способностями), поэтому наличие у него отряда телохранителей предполагается само собой.

Дальнейший обзор древних источников выявляет следующую закономерность: все древнейшие памятники, упоминающие берсерков, являются поэтическими произведениями, и в 70-80% случаев берсерки фигурируют в них как враги. Особенно обескураживающе выглядит «блистательное отсутствие» берсерков в рунических надписях, — а ведь это тысячи текстов, оставленных самими скандинавами (преобладают в них шведские) и не подвергавшихся переделке. Большинство из них носит характер эпитафий с указанием на происхождение, а нередко и на социальное положение покойного. И более чем странно, что в этот своеобразный мартиролог не попал ни один из тех, кто якобы принадлежал к военной элите.

Необычный вид и поведение берсерков вряд ли могли остаться без внимания со стороны народов, подвергшихся скандинавской экспансии. Но никто из англо-саксонских, франкских, византийских, арабских хронистов не заметил в рядах викингов беснующихся воинов в звериных шкурах (хотя, например, нагота пиктов и скоттов отмечена в сочинении Гильды Премудрого «О погибели Британии», VI в.). «Сага о Гуннлауге Змеином Языке» утверждает, что берсерков хорошо знали в Англии — в одном эпизоде берсерка Торорма убивают на глазах у английского короля Этельреда II (979-1016). Между тем англо-саксонские хроники не знают ни этого эпизода, ни чего-либо похожего на слово berserkr.
Собственно исторические сведения о берсерках исчерпываются двумя свидетельствами. Согласно известию «Саги о Греттире», в 1012 году норвежский ярл Эйрик Хаконарсон запретил поединки и объявил берсерков вне закона. Правда, достоверность этого сообщения не поддается проверке. Настораживает то, что о нем не знают средневековые авторы трудов по истории Норвегии IX-XII веков — Снорри Стурлусон («Круг земной») и безымянный составитель «Красивой кожи». Остается исландский судебник «Серый гусь» (XII-XIII вв.) с его знаменитым запретом на «оберсеркование» (berserksgangr) под страхом «малого изгнания» (трехлетней высылки). Эта статья замыкает раздел о церковных наказаниях за приверженность языческим культам и обращение к бытовой магии — произнесению заклинаний, наведению порчи, изготовлению оберегов для людей и скота и т.д. Именно к этой категории преступлений отнесено и «введение себя в состояние берсерка». Отсюда видно, что в христианизированном исландском обществе угрозу «оберсеркования» связывали с языческими практиками.

Если верить поздним исландским сагам, берсерки того времени использовали магию для того, чтобы заколдовать свое оружие, придав ему неотразимую силу, и самим стать неуязвимыми для врагов. Однако все их подвиги ограничивались мародерством и насилием над соплеменниками и соседями. «Людям казалось большим непорядком, что разбойники и берсерки принуждали достойных людей к поединкам, покушаясь на их жен и добро, и не платили виры за тех, кто погибал от их руки. Многих так опозорили: кто поплатился добром, а кто и жизнью» («Сага о Греттире»). Победа над этими бандитами прославляется как весьма похвальное деяние. Причем уже с XI века берсерков наделяют демоническими чертами, и в борьбе с ними важную роль играют христианские священники с их специфическими приемами противостояния нечистой силе. Так, в «Саге о Ватисдоле» прибывший в Исландию епископ Фридрек, провозгласивший войну «одержимым», отпугивает демонов огнем и советует пастве убивать берсерков дрекольем, поскольку железо бессильно против их чар. С другой стороны, согласно сагам, крещеный берсерк сразу же теряет все свои сверхъестественные способности.

Только в поздних сагах находим и описание ярости берсерков как особого состояния, близкого к боевому трансу — сильнейшее возбуждение, на короткое время придающее человеку невероятную силу и выносливость, но завершающееся полным изнеможением (в одной из саг берсерки после сражения целые сутки спят мертвым сном). Каким образом достигалось это состояние, нет никаких данных, кроме сообщения датского летописца Саксона Грамматика (ок. 1140 — ок. 1216) о том, что некоторые воины пили перед битвой некий «напиток троллей», от чего впадали в furor bersercicus («бешенство берсерка»). В 1784 году шведский профессор Сэмиюль Эдман предположил, что это мог быть настой из мухоморов. Исследователь ссылался на обычаи сибирских шаманов, которые во время камланий (гаданий) слизывали с ладони порошок, приготовленный из этих грибов. В настоящее время большинство исследователей относит «мухоморную» теорию к недоказуемым догадкам.

Насколько можно судить, поведение берсерков перед боем заключалось в подражании звериному вою, разрывании на себе одежды и как высшие выражение ярости — кусании щита. Последнюю деталь подтверждает интересная археологическая находка — «шахматы с острова Льюис». Предположительно, фигурки для этой игры были сделаны норвежскими резчиками в Трондхейме между 1150 и 1200 годами. Среди «стражей» (аналог современных шахматных ладей) четверо кусают верх щита, что указывает на состояние ярости. Все они облачены в кольчуги и шлемы, кроме одного, который, видимо, и изображает берсерка. В таком случае этот комплект фигурок свидетельствует о том, что «ярость берсерка» либо не была чем-то особенным для военной культуры скандинавов, либо могла передаваться другим воинам, наподобие массового психоза.

Берсерк - неустрашимый воин Одина

По всей видимости, в исторической реальности воины, получившие в сагах имя берсерков, были зачинателями сражения. Своим подражанием звериному реву и вою, угрожающими телодвижениями они наводили ужас на врагов и подбадривали своих соратников, которые подхватывали яростный клич и старались подражать действиям берсерков. Поэтому на чужой взгляд все войско норманнов, собственно, и являлось «берсерками», что обусловило отсутствие их описаний в нескандинавских источниках.

Из всех перечисленных способов устрашения противника на первое место надо все-таки поставить звериный вой. Боевым кличем в древности действительно выигрывали сражения. Показательна в этом отношении знаменитая битва между римлянами и кельтами, происшедшая в 390 году до н.э. Противники впервые столкнулись на поле боя, и римляне буквально оцепенели, увидев перед собой рослых воинов с развевающимися волосами, танцующих под непривычные для римского уха звуки музыкальных инструментов, напоминающие звериный рев. А когда кельты единогласно издали страшный крик, повторенный вдалеке эхом долин, римлян охватил панический ужас, и они, даже не попытавшись вступить в бой, обратились в бегство.

Неистовство варваров, проявляемое ими в бою, вообще поражало людей античной культуры, «порождая великий ужас». Изматывающий душу, вызывающий оцепенение боевой клич непременно присутствует в античных описаниях сражающихся варваров. Характерны следующие строки Аммиана Марцеллина, повествующего о битве под Адрианополем (378) между готами и римлянами: «Можно было видеть варвара, преисполненного ярости, со щеками, сведенными судорогой от пронзительного вопля, с подсеченными коленными сухожилиями, или с отрубленной правой рукой, либо с растерзанным боком, находящегося уже на самой грани смерти и все еще с угрозой вращающего свирепыми глазами». Отголоски этих языческих военных традиций и донесли до нас древнескандинавские поэтические памятники, вроде упоминавшегося «Морского боя при Хаврсфьорде». Саги придали этим красочным подробностям налет сверхъестественного.

Кстати, похожие известия мы встречаем и в сообщениях византийских историков о древних славянах. Например, в военном трактате императора Маврикия (годы правления 582-602) говорится, что славяне, не зная правильного боевого порядка, предпочитали совершать нападения на своих врагов в «местах лесистых, узких и обрывистых», причем они были неистощимы на военные хитрости, «ночью и днем, выдумывая многочисленные уловки». Засады и внезапные нападения были их излюбленными тактическими приемами. На открытых местах они редко принимали сражение. Если же такое случалось, то славяне с криком (другой писатель говорит о «волчьем вое») всем скопом устремлялись на врага. Дальнейшее зависело от случая: «И если неприятели поддаются их крику, славяне стремительно нападают; если же нет, прекращают крик и, не стремясь испытать в рукопашной силу своих врагов, убегают в леса, имея там большое преимущество, поскольку умеют сражаться подобающим образом в теснинах».
Сергей Цветков, историк

Источник

Добавить комментарий




Top