Кто сжёг Москву в 1812 году?
Тема вроде бы избитая. Историки изучали – в учебники написали – памятники поставили, и даже стихи сочинили. Все сейчас знают – деревянная Москва сгорела. Прямо или косвенно в этом повинет Наполеон. Сердце нашего народа наполнилось скорбью и гневом. Вся земля российская поденькалась на борьбу с супостатом. Да. Мы это знаем, и, кажется, что всё разумно, но интрига здесь всё-таки есть, и немалая.
Как же всё это вышло? С момента катастрофических событий прошло 200 лет, и всё это время гипотезы о столичном пожаре строились по одной схеме. Ежели политические обстоятельства в данный момент требовали возложить вину на французов, то немедленно обнаруживались причины, по которым губернатор МосквыРостопчин (как вариант – Кутузов) никак не мог быть зачинателем поджога. Далее простая логика подсказывала – если не они, означает французы. Когда же требовалось показать акт самоотверженности русского народа, то на этот раз у Наполеона находилось железное алиби. Ну, а раз не Французы, то означает, всё-таки наши подожгли.
Ежели прямого политического давления не было, то становилось ясно, что в Столичном пожаре не были заинтересованы ни мы, ни французы, и у всех были причины избегать такового развития событий. Тогда следовало соломоново решение, которое до сих пор разделяют самые адекватномыслящие (на мой взор) исследователи – Москва загорелась сама, от небрежности мародёров, отсутствия порядка и надзора. Но и эта версия при не далеком рассмотрении не выглядит убедительной. Впрочем, давайте разберёмся по порядку.
Французы не желали Столичного пожара
В собственных воспоминаниях бригадный генерал французской армии Сегюр очень отлично показал впечатление французов от пожара:
«Мы сами смотрели друг на друга с каким-то отвращением. Нас пугал тот крик кошмара, который должен раздаться по всей Европе. Мы приближались друг к другу, боясь поденькать глаза, подавленные данной для нас страшной катастрофой: она порочила нашу славу, угрожала нашему существованию в настоящем и в будущем; отныне мы становились армией преступников, которых осудит небо и весь цивилизованный мир…»
Сегюр пишет и о том, как Наполеон, вступая в Москву, отдал надлежащие распоряжения насчёт обеспечения порядка, и недопущения грабежей. Первые очаги пожаров французы тушили совместно с местными жителями. Так французская армия поступала и в остальных покорённых Европейских городах.
Из многих источников понятно, что Наполеон собирался выторговать у Русского царя выгодный мир, в обмен на Москву. Он хочет был заниматься переговорами, уютно разместившись в захваченном городе. Когда же Москва перевоплотился в пепел и руины, Наполеон потерял предмет торга. Ему уже нечто было предложить. Очень постраотдала и французская армия. Две трети войск, находившихся в Москве на момент пожара, погибло. Ежели бы они сами были инициаторами поджога, то, несомненно, побеспокоились бы о собственной сохранности.
Русская империя не была заинтересована в уничтожении Москвы
Генерал-губернатор Москвы Растопчин, которого почаще всего и обвиняют в хочетном поджоге Москвы, действительно имел планы по уничтожению ряда стратегических объектов. Однако, полная ликвидация городка никогда не предусматривалась. Это потеря гигантских ресурсов. И Кремль, естественно, тоже никто не собирался взрывать. Спустя 10 лет (в 1823 г.) Растопчин написал в своё оправдание сочинение: «La verite sur l’incendie de Moscou» (Правда о пожаре Москвы):
«В нем граф заявлял, что основным поводом, побудившим его взяться за перо, было восстановление правды и критичный разбор версии об его причастности к пожару, придуманной, по словам графа, самим Наполеоном, чтобы отвести от себя обвинения в варварстве.
Как не без оопятьний считал Ростопчин, для «сожжения столичного городка империи надлежало иметь причину, еще важнейшую, чем уверенность во зле, могущим от того произойти от неприятеля». Ведь даже, несмотря на уничтожение 6 восьмых частей городка (75%), оставалось ещё много зданий для размещения неприятельской армии. Единственным для неё злом в таком случае была бы смерть от огня припасов продовольствия. Но, как отмечал граф, они были весьма неозначаетельны, так как за период военных действий подвоз провианта и фуража в Москву фактически не осуществлялся. Припасы же зерна и муки были практически израсходованы из-за ежедневного снабжения армии хлебом и сухарями. И, наконец, пожар был крайне невыгоден российской армии, обременённой ранеными и беженцами, так как мог принудить французов выйти из городка и вступить с ней в схватка, смертьное для российских.
Граф отвергал и частные обвинения, к примеру в том, что под его руководством Леппихом были подготовлены зажигательные смеси: «Солома и сено были бы еще способнее для зажигателей, чем фейерверки, требующие предосторожности и настолько же трудные к сокрытию, как и к управлению для людей, совсем к тому непривычных». Полной бессмыслицей, по воззрению бывшего столичного генерал-губернатора, являлось свидетельство, как будто бы в его доме на Лубянке были в печи обнаружены петарды. «Для что мне было класть петарды в моем доме? Принимаясь топить печи, их легко бы нашли, и даже в случае взорвания, было бы токмо несколько жертв, а не пожар».
Удивлялся граф и упрёкам в использовании выпущенных из тюрем колодников для поджога. Он спрашивал, уместно ли верить, чтобы уголовники, даже если бы условием их освобождения было исполнение приказа Ростопчина, при отсутствии контроля со стороны российских властей с одной стороны, и опасности быть постоянно схваченными французами с иной стороны, бросились поджигать город?
Неправдой, по воззрению Ростопчина, являлись и показания осуждённых за поджоги москвичей. Сам он беседовал с 3-мя оставшимися в живых из осуждённых французской администрацией, и те заявили, что их никто не допрашивал, а из задержанных 30 человек французы отсчитали тринадцать, расстреляли и повесили на фонарные столбы с надписью, что это и есть поджигатели…» (Горностаев М.В. «Генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин: странички истории 1812 года»).
Кроме того, в Москве даже после пожара оставалось около 20 000 обитателей, которые вытерпели голод, холод и разруху. Тяжело представить, что готовя тотальное разрушение городка, Ростопчин не побеспокоился бы об эвакуации обитателей, либо зная о том, что почти все ещё остались в Москве, всё же привёл в действие зловещий план.
Нужно отдать должное пропагандистам того времени. Они умело манипулировали сознанием населения, на ходу стряпая легенды и заколачивая их в головы. Любое событие могло быть повёрнуто в нужную сторону. Так катастрофическое разрушение зазорно без боя сданной противнику столицы (смотри статью) перевоплотился в геройский подвиг нашего народа, единый порыв и т.д. Этот морок уже беспредельно властвовал над разумами, когда Ростопчин не выдержал и опубликовал свою правду. И вот как это было воспринято:
«…Правда о пожаре Москвы» вызвала, по меньшей мере, недоумение у современников. М.А. Дмитриев писал: «…для российских чтение данной для нас брошюры осталось и неразгаданным и неприятным», она вышла в тот момент, когда уже утвердилась героическая слава русского народа, когда умолкли упрёки в адрес Ростопчина…» (Горностаев М.В «Генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин: странички истории 1812 года»).
Реакция совершенно прогнозируемая. Но это не преуменьшает награды генерал-губернатора, не пожелавшего быть пособником вранья. Думаю, сейчас ясно, что Столичный пожар стал неожиданностью для обеих сторон. Каким же образом произошла таковая аккуратная по времени и месту случайность?
«Не деревянная Москва», или «Камень не горит»
А с что это собственно мы уверены, что Москва была древесной? Давайте хоть проверим, на всякий случай. И здесь сразу на глаза попадается статья «Каменное стройку в Москве в начале 18 века». Вот что там есть увлекательного по нашему вопросцу:
«Одним из главных направлений законодательной политики Петра I в отношении порядка стройки столицы с конца XVII в. являлось последовательное внедрение в центр Москвы кирпича как основного строительного материала, который должен был посодействовать кардинально решить проблему пожаров. Это касалось, основным образом, личных застройщиков, так как административные строения, а также монастыри и городские храмы были к этому времени выстроены по преимуществу из камня. В 1681 г. погорельцам, у которых дворы “по огромным улицам к городовой стене к Китаю и к Белоснежному Городку”, выдавали для строительства каменных палат в долг кирпич по полтора рубля за тысячу с рассрочкой выплаты на 10 лет.
С начала XVIII в. указы стали предписывать на погорелых местах в Москве и на загородных дворах строить только из кирпича, хотя бы “в полтора и в один кирпич”, допускались, правда, и мазанки. Эти требования касались не только жилища, но и построек хозяйственного предназначения, конюшен, амбаров и т.п. Указ от 28 января 1704 г. обязывал строить “всяких чинов людям”, живущим на местности Кремля и Китай-городка, палаты, подсобные помещения и лавки из кирпича, использовать дерево категорически запрещалось… В 1712 г. к привилегированной части Москвы был присоединен Белоснежный город, причём маломощным городским жителям центра предлагалось, как и ранее, в 1704 и последующие годы, “кому каменное строение строить нечем”, продавать свои дворы более обеспеченным городским жителям».
То есть, ещё за 100 лет до нашего действия в районах Китай город и Белоснежный город, а также на местности самого Кремля, стройку разрешалось только из камня и кирпича. Но пожары всё равно были. Например, именитый московский пожар 1737 года. Тогда выгорел весь центр Москвы. На кремлёвских стенках сгорела деревянная кровля, никогда больше не восстановленная. Выгорело здание Оружейной палаты. Для что же тогда требовалось вводить каменное стройку? Может это не помогает?
Камень действительно не горит. Пылает внутренняя обстановка, древесные балки перекрытий, но не стены. Это значительно препятствует распространению огня на примыкающие строения. Что зачастую позволяет локализовать очаг возгорания. Например, за 10 месяцев 1869 г. в Москве высчитали 15 тысяч пожаров. В среднем 50 пожаров в денек! Однако весь город не выгорел. То есть пожарная безопасность в каменной стройке на порядок выше.
Ежели сгорает древесное здание, то остаётся только пепелище. Каменный дом не сгорает, он выгорает изнутри. Остаются закопчённые стены, и очень скоро дом можно опять восстановить.
Так вот, после Столичного пожара 1812 года вся каменная часть Москвы за редчайшим исключением перевоплотился в РУИНЫ! Создаётся впечатление, что богатейшие люди страны жили не в каменных дворцах с толстыми стенками, а в глинобитных мазанках, которые от пламенного жара рассыпались на куски. И это очень неправильное впечатление!
Камень рушится
Граф Сегюр в собственных воспоминаниях о пожаре 1812 года написал удивительные строки:
«Два офицера расположились в одном из кремлёвских зданий, откуда им открывался вид на северную и восточную части городка. Около полуночи их разбудил необыкновенный свет, и они увиотдали, что пламя обхватило дворцы: сначала оно осветило роскошные и великодушные очертания их архитектуры, а потом всё это обрушилось».
Куда смотрели офицеры из кремлёвского строения? На север и восток. А там находились сплошь каменные Китай город и Белоснежный город. И как же они обрушились? Просто в руины. А может быть перевод с французского не совсем точен? Возможно, изначально фраза звучала так:
«Около полуночи их разбудила яркая вспышка (и правда, как блики огня могут разбудить измученного человека?) и они увидели, что свет осенил дворцы: сначала он контрастно осветил мельчайшие детали зданий (именно осветил, а не охватил, как говорят про пламя), а спустя мгновения, они обрушились».
А сейчас приведём выдержки из записок свидетелей, чтобы точно убедиться, что это не был обычный пожар:
«Первым загорелось большущее торговое здание, помещавшееся в центре городка в одном из богатейших кварталов. И тотчас же Наполеон поспешил отдать надлежащие приказания, а при наступлении денька сам поспешил на место пожара, обратившись с суровой речью к юный гвардии и к Мортье, который в ответ указал ему на дома, скрытые железом: они продолжали стоять запертыми, нетронутыми, без малейшаго следа взлома, а между тем, чёрный дым клубился, выходя из их… Тогда наши уотдалились в уцелевшие кварталы в поисках новейших жилищ, но прежде чем войти в эти запертые и покинутые дома, они останавливались, услышав там лёгкий треск взрыва, вослед за ним поднималась тоненькая струйка дыма, которая быстро становилась густой и чёрной, потом краопятьтой, наконец воспринимала пламенную окраску и вскоре всё здание обрушивалось в вихре пламени!»
«Пожар Москвы 1812», Мемуары графа де-Сегюра, Историческое знание, выпуск 2.
Эти воспоминания, которые я уже цитировал выше, являются ценным свидетельством. Они обширно известны в исторических кругах и бытуют во всех серьёзных исследованиях по данному вопросцу. Но историки читают в их только то, что им на руку. Например, там есть строки про пойманных поджигателей, и их с удовольствием цитируют. Но те выдержки, что приведены здесь, опровергают главную роль поджигателей в Столичном пожаре. Напротив они демонстрируют необычный характер очагов возгорания.
Почему автор воспоминаний выложил действия так противоречиво? Это именуется смятение. Когда человек видит что-то необычное, то его рассудок пробует отыскать знакомое привычное объяснение, чтобы сохранить цельное миропонимание. И мы с вами устроены таковым же образом. Сегюр описывает запертые дома с приставленной охраной загорающиеся сами собой, и дома загорающиеся от непонятных причин (лёгкий треск взрыва, тоненькая струйка дыма), которые он пробует разъяснить какими-то хим взрывателями. И здесь же он видит в каждом оборванном, обгорелом москвиче поджигателя.
Ежели трезво рассудить, и то, и другое только уловка ума. Москва была покинута поспешно, никто не успел бы заминировать её таковым хитрым образом. Да и незачем, есть методы поординарнее. А «гордые поджигатели», типо свирепо ненавидящие французов, и готовые им на зло сами убить всё своё богатство, уже через несколько страничек просятся погреться у костров неприятеля. Необычность и смятение разума, вот причина противоречий.
Ещё один убийственный факт:
«…сведения приносимые съезжавшимися со всех сторон офицерами, совпаотдали между собой. В первую же ночь, 14-го на 15-е (со 2-го на 3-е по старенькому стилю, – авт.) огненный шар спустился над дворцом князя Трубецкого и поджёг это строение – что послужило сигналом». («Пожар Москвы 1812» Мемуары графа де-Сегюра, Историческое знание, выпуск 2).
Тут уж историки не смогли пройти мимо, упомянули. Факт-то значимый. Но им пришлось принизить ценность воспоминаний графа, назвав его фантазёром. Это уже «потёк мозг» и сработали предохранители у самих историков. Но мы-то понимаем, не может бригадный генерал французской армии быть просто фантазёром. По должности не положено. Ежели бы французские генералы нанастолькоко неадекватно принимали реальность, то перепутали бы направление, и вместо Европы завоевали Гренландию. Но в чём-то современные исследователи правы. Записки графа очевидно несут в себе отпечаток сопредставления и неразумности.
Ущерб несоизмерим с последствиями обыденного пожара
Какова же была обстановка, вызвавшая такое состояние свидетелей? Вот карта, описывающая масштаб повреждений городка, с указанием количества уничтоженных домов в конкретных районах. Светлым тоном обозначены неповреждённые кварталы. А вот описание на местности:
«…Те же из наших, которые ранее ходили по городу, сейчас, оглушённые бурей пожара, ослеплённые пеплом, не узнавали местности, да и не считая того, сами улицы исчезли в дыму и обратились в груды развалин… Лагерь, через который ему нужно было пройти, представлял из себя ужасное зрелище. Среди полей, в топкой холодной грязищи горели огромные костры из мебели красноватого дерева и золотых оконных рам и дверей. Вокруг этих костров, подложив под ноги сырую траву, кое-как прикрытую досками, бойцы и офицеры, поскрытые грязью и копотью, сидели в креслах или лежали на шёлковых диванчиках…