Свадьбы леших и лешачьи тропы

Свадьбы леших и лешачьи тропы
У восточных славян, а также у некоторых других народов России существуют поверья, согласно которым, лесные буреломы - это результат промчавшихся в тех местах свадебных поездов леших. Н.Я. Никифоровский писал: «Где видится полоса поваленного леса, лежит буреломный валежник – там, несомненно, промчался свадебный поезд леших; но тот же поезд любит лесные дорожки и тропинки, неизбежно останавливается для бесчинства на лесных перекрёстках. Когда при свадебном движении или при одиночной езде мчится леший, ему предшествует ветер, по которому можно знать, куда направляется леший, один ли он или в компании; но тот же ветер и вихрь заметает след лешего. Ввиду сего острожный путник не следует по таким дорожкам и тропинкам, не садится на них, как и на перекрёстках, для отдыха, рискуя быть уничтоженным или поруганным до потери христианского отличия».

Как известно, представления о том, что у лесных «хозяев» имеются в лесу свои собственные привычные и излюбленные пути-дорожки, на которых человеку лучше не останавливаться на ночлег, распространены повсеместно. У русских Карелии бытовало убеждение, что лешие обычно не ходят по проложенным людьми тропам. У них – свои дороги, вроде звериных троп. И выражение «попасть на леший след» означало заблудиться.

Н. П. Колпакова во время экспедиции Крестьянской секции Государственного института истории искусств в Заонежье 16 июня 1926 г. записала в д. Тарасы заговор на пропажу коровы: «…Хозяйка идет в лес и там «на русстани» (т. е. на перекрестке тропинок) обращается к лесовику: Лесовик, лесовик, отдай мою нетель, буде есть у тебя. Нетель моя белая с черными ушами. Не отдашь – так закрещу все пути-дороги, не пройти тебе, ни проехать.

Конечно же, виноват в пропаже коровы у заонежской крестьянки «лесовик» – значит, леший. Ведь на Русском Севере домашнюю скотину пасли в лесу. Обращаться к лешему следовало «на русстани». Известно, что перекрёстки – это такие места, где колдовали, гадали, то есть так или иначе общались с представителями «иного мира». И лешего тоже можно было встретить и в глухой чащобе, и на перепутье дорог, тропинок. Значит, леший был связан с лесными тропами и дорогами. Интересно, что крестьянка грозилась перекрыть ему возможность прохода-проезда по лесу. Такая угроза связана с простонародным представлением, что именно лешие и гоняют по лесным дорожкам. Характерно, что в тех же северных краях, где сплошь и рядом встречались непролазные чащобы, а дорожное передвижение было очень затруднено, существовала вера в особого «хозяина» дорог: «…На путях и дорогах – “дорожный хозяин”».

А удмуртские лешие – это нюлэсмурты (буквально – «лесные люди»). Удмурты про них говорили, что летом и зимой у них в семьях случаются свадьбы, и из-за быстрого проезда их свадебных поездов валились деревья в лесу. Так что бурелом появлялся после лешачьих свадеб.
Вот как писал о нюлэсмуртах - удмуртских леших - знаток традиционной культуры глазовских удмуртов Н. Г. Первухин: «…В его семье… летом и зимою бывают свадьбы, причём следы поездов Нюлэс-мурта вотяки видят в поваленных бурею деревьях и, обозначая целую полосу поваленного бурею леса, они говорят… “чатча-мурт кошкиз сюанэ”, что значит “лесовик проехал со свадьбой”» Г. Е. Верещагин в своей книге об удмуртах Сарапульского уезда Вятской губернии указывал, что нюлэсмурт «ходит в вихре с ужасной быстротой». В очерке «Вотские боги» он прямо определял нюлэсмурта как бога лесов и ветров, ходящего в вихре. А в опубликованном в 1904 г. в вятской газете беллетризованном очерке «из жизни вотяков» «Камай» он дал и развернутое описание: «Во время нашей беседы в соседнем поле поднялся вихрь.
– Смотри-ко, смотри-ко, как он несется, – прошептал Камай, указывая на вихрь.
– Кто это “он”? – спросил я.
– Ты разве не знаешь? – удивился жрец и посмотрел на меня пренебрежительно.
– Я вижу вихрь пыли и больше ничего и никого, – отозвался я.
– Пыль-то пыль, а в пыли кто? Она сама не может подняться, – возразил жрец.
Я объяснил ему это явление встречей противных ветров. Но он остался при своем мнении и сказал, что это – Нюлесмурт.
– Кто это Нюлесмурт ? – спросил я.
– Кто его знает… Его нельзя спрашивать… Похож он на человека… дух он. Большим тоже бывает. А сила у него – у-у, и свистит страшно. Все его боятся, всякий зверь и птица. А когда он играет свадьбу, Боже упаси навстречу ему попасться. Он теперь ушел в лес… Походит там и опять выйдет, – говорил Камай, смотря в сторону леса, где скрылся столб пыли».

Возможно, это вот представление о сердитом лешем, который ходит-гуляет, а время от времени и мчится по своим натоптанным в чащобе тропам, повлияло и на общее правило – места, где некогда проходили дороги, опасны. Это поверье записал у удмуртов Сосновского края и Верещагин: «На то место, где прежде была дорога, строение не ставь: будет несчастье». Когда, например, русские крестьяне Среднего Урала выбирали место для строительства дома, то они знали: места, по которым проходили дороги, – не годятся, там селиться опасно. Подобные представления были и у других народов. Вот как об этом говорила мордва: «Нельзя селиться там, где раньше дороги были. Там покойников таскали – будут чудиться»; «Нельзя селиться, где раньше ворота были. Там покойников таскали – будут чудиться». Комментируя эти народные суждения, Н. М. Теребихин верно отмечал, что они указывают на связь дороги (и ворот) с миром мёртвых.

(По материалам В. Коршункова)
Добавить комментарий




Top