Тайны рюгенских славян
По заключению археологов, славяне пришли на Рюген не позднее конца VI в. н. э. Выход западных славян к Балтике в эпоху Великого переселения народов представлял собой закономерный процесс, являясь своего рода встречным потоком после передвижений целого ряда восточногерманских племен из Поморья на юг. Полабские славяне археологически засвидетельствованы между Эльбой и Аллером (Люнебургская пустошь) уже в раннем Средневековье.
Поскольку еще в римскую эпоху Нижняя Саксония, Поморье и устье Вислы не были славянскими, можно сделать вывод, что славяне шли на северо-восток с юго-запада, в целом — на север с юга. Это вполне соотносится с идеей О. Н. Трубачева о дунайской прародине славян, об их древнем местоположении на Среднем Дунае и последующем расселении именно из этой области. При этом важно, что Иордан (вторая половина VI в.) знает Вислу как реку, к западу от которой обитают германцы, тогда как венеты (которые, по Иордану, «преимущественно называются склавенами и антами»), то есть славяне, живут на «безмерных пространствах» начиная от верховий Вислы. Устье Вислы, откуда в первые века н. э. ушли восточные германцы — готы и гепиды, во времена Иордана населяли некие «видиварии, собравшиеся из различных племен». С конца VI в. эта «промежуточная» ситуация изменилась, и эти земли отошли к крупному племенному союзу полабских славян.
Дославянское население. Древнейшим населением Рюгена (около 600 г. до н. э.) были носители ясторфской культуры. Этническая принадлежность этой североцентральноевропейской группы условно определяется как догерманская или прото-германская. В начале I в. н. э. Рюген был заселен восточными германцами, по археологической культуре очень похожими на готов (густовская группа памятников). Есть все основания полагать, что это было восточногерманское племя ругов, давшее название острову: Rügen < *Ruiim‘(у) ругов’ (дат. п. мн. ч.). Руги вышли из Скандинавии, из «земли ругов» — норвежского Рогаланда ― еще до готов, закрепились в устьеВислы, на рубеже тысячелетий были потеснены готами в устье Одера (нынешний остров Уседом) и постепенно распространились до Рюгена. В раннесредневековой традиции руги называются «островными ругами»: это «ульмеруги» Иордана и Holmrygum (дательный падеж, множественное число) в древнеанглийской поэме «Видсид». Занятие Рюгена ругами не привело к установлению каких-либо границ на острове, по-видимому, покинутом потомками населения бронзового века. Период заселения Рюгена и соседнего острова Хиддензее отразился в древнегерманской культуре благодаря преданию о битве Хьяднингов (др.-исл. Hjaðningavίg) — родовой распре между правителем Рюгена Хагеном и вождем соседнего племени гломмов Хедином, похитившим дочь Хагена — Хильд. В 30-е гг. V в. руги переселились в Паннонию, на Балканы и в северную Нижнюю Австрию (Норик). Около 430 г. в Нижней Австрии возникла «страна ругов» — Rugiland. Этот топоним буквально воспроизводит старое название скандинавской прародины ругов — Rogaland, но в восточногерманской огласовке.
Приход славян на Рюген не нарушил преемственности островной традиции. Более того, первые столетия славянского заселения принесли в Мекленбург и Поморье важные хозяйственные достижения: возделывание ржи, широкое использование железного сырья, развитое скотоводство. Каким был в это время Рюген — вопрос, недопускающий однозначного ответа. Ранее считалось, что после ухода ругов остров опустел. Однако последние анализы пыльцы свидетельствуют о том, что заселение острова в эту эпоху было непрерывным.
Рюгенские славяне — «ругины» — впервые упоминаются в источниках VII в. в связи с попытками англосаксонских миссионеров распространить христианство в североморско-балтийском регионе. Некоторые исследователи считали ругинов норвежскими ругами. Однако перед приходом славян на Рюгене жили не непосредственные переселенцы из норвежского Рогаланда, а их дальние потомки — восточногерманские руги, попавшие в культурную орбиту готов. В VII в. славяне уже заселили Рюген. Следовательно, при обсуждении проблемы этнической принадлежности ругинов VII в. возникает вопрос лишь о том, оставались ли к этому времени на острове потомки ругов и могли ли они сосуществовать с новыми пришельцами — славянами. Заключения археологов о непрерывности заселения Рюгена позволяют дать положительный ответ на оба эти вопроса.
Отношение к древнейшим сакральным объектам. Рюген исключительно богат мегалитами. Возможно, в древности так было и в других балтийских и североморских областях; например, во Фрисландии тоже существовало множество мегалитов, еще в Средние века использованных для постройки церквей и домов. Но в настоящее время на Рюгене отмечается наибольшее число и плотность мегалитических гробниц по сравнению с другими территориями Северной Германии, что указывает как на особое культовое значение, так и на «реликтовость», заповедность острова. Еще в 1829 г. на Рюгене насчитывалось 236 мегалитов (карта Фридриха фон Хагенова). Сейчас из них сохранилось всего 55, но для сравнительно небольшой площади острова это количество очень велико. Неолитические памятники разбирались для использования камней в фундаментах домов, для сооружения изгородей в полях или оград кладбищ.
В XIX в. многие мегалиты пали жертвой дорожного строительства.
Рюгенские каменные гробницы относятся к неолиту — между 3500 и 2400–2000 гг. до н. э. Согласно выкладкам Эвальда Шульдта, мегалиты возводились в течение 200 лет, что равняется смене 7–8 поколений. Памятники имеют разные формы: это дольмены, трапециевидные или прямоугольные каменные выкладки (до 36 м высотой) вокруг дольменов с гробницей внутри, каменные круги с гробницей в центре и так называемые «Wächtersteine» — крупные «сторожевые камни», находящиеся вне прямоугольника. Сооружения имеют ориентацию север–юг, вход в гробницу обычно располагается на юге (в двух — на севере); ориентация восток–запад встречается реже, но тоже возможна в эпоху неолита. В большинстве случаев гробницы были разграблены в древности или опустошены археологами XIX в. Многие рюгенские артефакты хранятся в музее Грайфсвальдского университета. В качестве погребальных даров выступают наконечники стрел, кремни, каменные орудия, фрагменты керамики, янтарные бусины, зачастую в форме двойной секиры. Каменные орудия на Рюгене находили в изобилии, но в результате варварских раскопок Нового времени и небрежного отношения краеведов к находкам многое было безвозвратно утрачено: например, в отношении мегалитического комплекса в Штубнице («сердце» древнейшего Рюгена) остались одни свидетельства историков о «красивых топорах».
Человеческие останки в таких гробницах сохранились крайне фрагментарно, и потому трудно установить изначальную индивидуальность или коллективность мегалитических погребений на Рюгене. Разумеется, если гробница изначально имеет всего две погребальные камеры (Ноббин, Виттов), то замысел погребения вполне ясен. Однако существовали коллективные (родовые?) усыпальницы: так, в мегалитической гробнице Герцогсграб («Герцогская гробница», полуостров Мёнхгут) в одном и том же слое обнаружены фрагменты останков от 38 до 40 человек. Это единственный хорошо сохранившийся (то есть мало разграбленный) мегалит, где обнаружены фрагменты керамики, по меньшей мере, 26 сосудов, 22 кремневых топора, 2 секиры из скальной породы, 3 кремневых резца, 56 наконечников стрел и многочисленные янтарные бусины.
Этот древнейший для Рюгена ландшафт со временем корректировался и «реинтерпретировался». Так, наряду с настоящими неолитическими гробницами (такими как Ноббин, Двазиден и др.), а часто и на основе старых мегалитов возникают погребения бронзового века, где даже сохранились изделия из бронзы (ясторфская культура). Но здесь следует иметь в виду, что сам переход от неолита к бронзовому веку в Скандинавии был постепенным: металлические вещи входили в употребление при сохранении кремневых кинжалов, резцов, мелких кремневых ножей, скребков, резцов, наконечников стрел.
Рассмотрим эти погребения с точки зрения культовой преемственности. Семь мегалитов близ Ланкен-Границ (крупнейший комплекс из сохранившихся на Рюгене) представляют собой исконное неолитическое погребение. Ориентация восток–запад (гробница 1), север–юг (гробница 3), вход в обоих случаях с юга, в нижнем слое находятся каменные орудия, фрагменты керамики и янтарные бусины. Один из кремневых топоров двуострый, а янтарные бусины отшлифованы в виде двойного топора. Это исключительно важный символ эпохи неолита и бронзового века, который в зависимости от конкретных археологических параллелей может трактоваться как матриархальный («лабрис» Крита), патриархально-героический (ср. особое соотнесение двуострого топора с критским героем — победителем в погребальных играх: «Илиада», XXIII, 855–856 и 883–884, а также роль мифологического персонажа с топором в петроглифах Скандинавии) или символ власти в широком смысле.
В верхнем слое этого погребального комплекса представлены предметы эпохи ранней и поздней бронзы: фрагменты бронзовой иглы и бронзовой цепи. В других погребениях тех же мегалитов также обнаружены фрагменты изделий из бронзы (игла, цепь, перстень). В одном из мегалитов Ланкен-Границ (гробница 1) в эпоху бронзы совершили новое погребение и после этого основательно завалили вход камнями.
Гробница близ Ноббина (полуостров Виттов) — единственная неолитическая гробница на Рюгене с двумя погребальными камерами. Там наряду с традиционным неолитическим инвентарем — каменными орудиями, фрагментами керамики и янтарными бусинами — находятся остатки урнового погребения V в. до н. э., то есть доримского железного века. Сохранились фрагменты фибулы из железной проволоки и железного ножа. Этот погребальный комплекс каким-то образом почитался и в славянское время, поскольку там найдены также черепки славянской керамики и одна арабская монета IX в., что, по-видимому, являлось жертвенными дарами.
Неолитическая гробница близ Нипмерова (полуостров Ясмунд) — единственная коридорная гробница (Ganggrab) на острове. В ней обнаружены фрагменты керамики, относящиеся к культуре воронковидных кубков, свыше 50 янтарных бусин (для рюгенских мегалитов это очень много), как и в комплексе Ланкен-Границ, отшлифованных в виде двойного топора. Позже, в бронзовом веке, над неолитическим погребением был насыпан курган. А в верхней части гробницы находятся два славянских погребения по обряду ингумации, причем располагаются они «на крыше» старого мегалита, над потолочными камнями. Ориентация этих погребений: восток–запад, головы ориентированы на восток. Погребальные дары — глиняная миска, по одному железному ножу при каждом скелете, ножны с бронзовыми накладками, один бронзовый нож, огниво, бронзовое кольцо и бритва. Над славянскими погребениями также насыпали курган.
Интересно, что весь многовековой погребальный комплекс в Нипмерове в итоге имеет ориентацию с востока на запад.
В другой неолитической гробнице (Клейн Стрезов) располагались славянские урновые погребения: 7 урн внутри мегалита. В Швеции изредка отмечаются «впускные» скандинавские урны в курганы бронзового века, но на Рюгене раннесредневековые урновые погребения вошли в состав комплекса, относившегося к глубокой древности.
Все эти данные свидетельствуют о поразительной устойчивости сакрального ландшафта на Рюгене и мирной преемственности в этой области. Почитание древних святилищ вполне характерно для язычества. Принесение жертвенных даров само по себе не означает особого благорасположения к местному святилищу. Напротив, такой акт вполне можно истолковать как умилостивление неизвестных сил, возможно, враждебных. Но, как представляется, использование древнего погребального комплекса с эпохи неолита до Средних веков говорит о другом. Чужие мертвецы в древности воспринимались исключительно как враждебные. Однако на Рюгене в течение тысячелетий носители разных погребальных обрядов считали возможным использовать одни и те же погребальные комплексы. Соответственно, эти памятники не ощущались как чужие и враждебные. На этом основании можно предположить непрерывность заселения острова и преемственность традиции с древнейших времен. Разумеется, это не исключает исторически засвидетельствованных миграций и инфильтрации новых групп населения, но помещает эти процессы в особый контекст.
Культ Святовита. Святовит (Свентовит), верховный бог рюгенских славян, в своем историческом бытовании, известном по сообщениям Саксона Грамматика и Гельмольда Босауского (XII в.) и данным археологии, представляет собой ареальное славянское божество в условиях позднего, «экстремального» язычества. Ввиду этого и на фоне языческого политеизма Святовит, как правило, приравнивается ко всем прочим западнославянским божествам, и вопрос об индоевропейских основах славянской мифологии ставится без учета его культа. Однако есть все основания полагать, что образ Святовита является ареальной реализацией индоевропейской мифологемы верховного божества.
Статус Святовита как верховного божества отражен у Гельмольда: «Святовит, бог земли руянской, занял первое место среди всех божеств славянских, светлейший в победах, самый убедительный в ответах. Поэтому и в наше время не только вагрская земля, но и все другие славянские земли посылали сюда ежегодно приношения, почитая его богом богов...»
Совокупность исторических свидетельств позволяет восстановить следующую мифологему. Святовит — муж с бородой и короткими волосами, в пурпурном плаще, видящий на все стороны света (ср. четыре лика идола), с рогом в правой руке, победоносный всадник на белом коне с большим мечом, клинок и ножны которого украшены серебром. Конь, узда, рог, меч, а также пурпур, золото и серебро как символы власти и богатства — атрибуты Святовита, составляющие материальную основу его культа. Узда и меч постоянно находились в святилище. Конь белой масти был неприкосновенен, считалось святотатством выдернуть хотя бы волосок из его гривы или хвоста, и один только жрец имел право за ним ухаживать и садиться на него. На этом коне Святовит, по мнению руян, вел войны против врагов своего святилища. Считалось особым знаком, если конь, стоя в ночное время в стойле, покрывался потом и глиной, будто проходил длинный путь. Поведение коня служило основой для гаданий. К «конской» символике Святовита относится также пурпурный конек на кровле святилища. Рог, сделанный из различных металлов, ежегодно наполнялся медом и по убыванию напитка жрец судил о будущем годе. У Святовита была своя боевая дружина, которая состояла из 300 всадников на отборных конях. Вся военная добыча дружины принадлежала Святовиту и передавалась жрецу. Эти вещи из драгоценных металлов шли на изготовление священных предметов и храмовых украшений, составлявших наряду с ветхими от времени пурпурными тканями закрытую храмовую сокровищницу — богатство Святовита.
Такой образ имеет все типологические признаки индоевропейского верховного божества: мужская сила и плодородие, атрибуты власти, оружие, культ коня, дружина. Ближайшие концептуальные параллели представлены в балтийской мифологии. Лит. Perkunas, прус. *Perkun(a)s, латыш. Perkons — всадник на огненном коне (или воин на колеснице, запряженной козлами; ср. здесь образы Тора и Перуна), его оружие — меч, бьющий молниями (а также более архаичные молот и топор), его постоянный атрибут — рог как символ власти и изобилия. Примечательное соответствие четырехликому Святовиту находим в литовской поговорке: «Перкунасов четверо: восточный, западный, южный и северный».
Сведения о восточнославянском Перуне крайне скудны, поэтому прямое сопоставление Перуна и Святовита ограничивается констатацией наиболее общих соответствий (верховная власть, дружина, борьба громовержца с хтоническими существами). Из других ареальных индоевропейских параллелей следует отметить образ «Фракийского всадника» (‛Hηρως), который иногда изображался в виде бородатого всадника с полным рогом в правой руке.
Атрибуты громовержца у рюгенского Святовита не выражены эксплицитно. Однако мифология рюгенских славян известна нам лишь по весьма ограниченным сообщениям информантов извне. Тематика индоевропейского основного мифа отражена в представлении о ночных выездах бога-всадника на битву с врагами святилища, а богато украшенный серебром меч, судя по аналогичным представлениям балтов, символизировал молнию.
Основа svęt - в теониме Svętovitъ восходит к и.-е. *kwent- ‘набухание, возрастание’, ‘жизненная сила’, ‘святость’, что вполне соответствует представлениям руян о Святовите как подателе плодородия и благополучия. По наблюдению О. Н. Трубачева, имя Святовит следует толковать как субстантивированное прилагательное — ср. рус. домовит, красовит и т. д. (ov-itъ как показатель своего рода степени сравнения).
Культ Святовита как гаранта миропорядка и подателя плодородия также имеет наглядные параллели в ареальной индоевропейской, а именно — аланской (индоиранской) традиции. Ежегодный праздничный пир в честь Святовита, проводившийся на Рюгене после сбора урожая, включал в себя жертвоприношение животных (что подтверждается данными раскопок на Арконе), принесение круглого медового пирога и обряд пряток-гаданий жреца, аналогичный восточнославянской обрядности жатвы, а также гадание о будущем годе по количеству меда в роге Святовита. Аналогичный ритуал полностью сохранился до наших дней в святилище Хуыцауы дзуар ‘святилище верховного божества Хуыцауы’ (ныне часто толкуется как ‘Божий святой’), находящемся на высоте 2 км к юго-востоку от селения Даргавс в Северной Осетии. Общинный праздник в Хуыцауы дзуар проводится в конце июля, Хуыцауы дзуар почитается как покровитель браков и податель чадородия. Семьи, у которых в течение года родились дети или была выдана замуж дочь, жертвуют ягненка или козленка и просят даровать здоровье и детям, и женщинам, а также умножить потомство (особенно просят о рождении мальчиков, продолжателей рода). Избранные мужчины во главе с хранителем святилища (дзуары лагг), всего семь человек, специально подготовленные (омовение, бритье, чистая или новая одежда), поднимаются к основному святилищу босиком и без головных уборов. В жертву приносятся мясо, три треугольных пирога и пиво (сакральный напиток), которые с песнопениями доставляются на вершину. Когда жертвователи возвращаются к общинному застолью, все встают, и старший из паломников сообщает, что сталось с пивом, оставленным в прошлом году.
После христианизации Рюгена топонимы, связанные с культом Святовита, были реинтерпретированы в связи с культом св. Вита. Для полуострова Wittow, на котором располагался храм Святовита, следует реконструировать исконную форму *Svętovitovъ ‘Святовитов’ или *Svętovitovo ‘Святовитово’. Топоним Vitt неподалеку от Арконы, а также название переправы Wittower Fähre также имеют прямое отношение к культу Святовита. Другие следы культа Святовита в топонимике Рюгена — славянские и позднейшие немецкие названия, связанные с обозначением «коня» и разведением лошадей: Kontop (пустошь; община Wiek; 1294 Conentop) < слав. kon- ‘конь’ + top- ‘топкое место, где увязали лошади’; Kabelow (пустошь; община Poseritz; 1294 Kablow) < слав. *kobyla ‘кобыла’, Kubbelkow, Groß и Klein (община Sellen) < слав. *kobyla ‘кобыла’, Rosengarten (местечки Garz, Schaprode, Zirkow) < нем. *ross- ‘конь’ + garten ‘ограда, загон’. Группу «конских» топонимов на Рюгене следует соотносить с данными о развитом коневодстве, которое, как свидетельствуют источники, имело культовый характер. Отразилось в топонимике Рюгена также медоварение, имевшее особое значение в культе Святовита: Medowe (Wiek; 1314 Medowe) < *medovъ ‘медовое’, Мölln-Medow(Sellen; 1376 Medowe) < *meln- ‘мельница’ + medovъ ‘медовое’.
Память о Святовите-всаднике вплоть до XIX в. сохранялась у нижненемецкого населения Рюгена в предании о являвшемся по ночам всаднике на прекрасном коне. Сбруя коня — из чистого серебра, стремена — червонного золота, конь покрыт пеной, и тот, кто быстро осушит пену, получит золото и серебро. В отличие от Дикого Охотника, предания о котором также распространены на Рюгене, этот всадник не враждебен людям. Этот всадник, согласно поверьям, являлся у полуторакилометрового рва Mönchgraben (Монашеский ров), отделяющего полуостров Mönchgut (Монашеское владение) от остального Рюгена, то есть в изначальной зоне размежевания христианства и язычества. Германский (скандинавский и нижненемецкий) образ Дикого Охотника, сам по себе также являющийся ареальной реализацией индоевропейской мифологемы верховного божества, выступает в рюгенских легендах как в исконном виде, так и с некоторыми трансформациями под влиянием образа Святовита.
Рюгенская теократия. Сведения о социальной организации рюгенских славян мы черпаем из «Деяний датчан» Саксона Грамматика (XII в.) и «Славянской хроники» Гельмольда Босауского (XII в.). Отсутствие у этих авторов каких-либо легенд о происхождении рюгенского княжеского рода, тем более о династических распрях, можно истолковать двояко. На первый взгляд, внутренние дела славян просто не привлекали датского и нижненемецкого хрониста. С другой стороны, Саксон и Гельмольд зачастую вникают в мельчайшие детали политических взаимоотношений западнославянских племен. Потому есть основания полагать, что при родовом строе вопрос о власти у рюгенских славян осознавался иначе и, очевидно, не составлял проблемы. Но это не означает, что идеология и мифология власти вообще отсутствовали. Обращение к источникам показывает, что у рюгенских славян имелись вполне определенные представления о происхождении и основе власти.
По Гельмольду, руяне (раны, руны) «занимают первое место среди всех славянских народов, имеют короля и знаменитейший храм. Именно поэтому, благодаря особому почитанию этого храма, они пользуются наибольшим уважением и, на многих налагая дань, сами никакой дани не платят, будучи неприступны из-за трудностей своего месторасположения. Народы, которые они подчинили себе оружием, принуждаются ими к уплате дани их храму. Жреца они почитают больше, чем короля. Войско свое они направляют, куда гадание покажет, а одерживая победу, золото и серебро относят в казну бога своего, остальное же делят между собой».
Идея сакральной основы могущества рюгенских славян отражена у Гельмольда всюду, где заходит речь о значении острова: руяне — «самое сильное среди славян племя, единственное, которое имеет короля [rex]. Без их решения не может быть совершено ни одно общественное дело. Их боятся так по причине особого расположения к ним богов или, скорее, идолов, которых они окружают гораздо большим почетом, чем другие славяне»; «Святовит, бог земли руянской, занял первое место среди всех божеств славянских, светлейший в победах, самый убедительный в ответах. Поэтому и в наше время не только вагрская земля, но и все другие славянские земли посылали сюда ежегодно приношения, почитая его богом богов. Король же находится у них в меньшем по сравнению с жрецом почете. Ибо тот тщательно разведывает ответы [божества] и толкует узнаваемое в гаданиях. Он от указаний гадания, а король и народ от его указаний зависят».
Таким образом, рюгенские славяне и их соседи осознавали свое государственное устройство как издревле установленную теократию. По сообщению Гельмольда, именно жрец, а не князь вел переговоры с князем ободритов Генрихом и торг о цене перемирия. Тем не менее, в рамках этой архаической модели намечались тенденции к «симфонии власти», так как рюгенский князь отнюдь не был беспомощным ставленником жрецов: «Князем же у руян был в это время благородный муж Яромир, который, услышав о почитании истинного Бога... с охотой принял крещение, приказывая всем своим также обновиться с ним через Святое Крещение... Он привлек... народ к обращению в новую веру отчасти ревностной проповедью, отчасти же угрозами, будучи от природы жестоким». Основы княжеской власти на Рюгене были своеобразными: иногда могли править два брата вместе, иногда — отец и сын. Учитывая то, что первые документально известные князья Рюгена, Тетислав и Яромар, выступают именно как братский дуумвират, такое «соборное» оформление власти следует считать не признаком ослабления, но реликтом славянской древности и архаической рюгенской теократии. Только в новом феодальном скандинавском и нижненемецком окружении складывалось понятие о единоличной централизованной власти князя.
Какие подтверждения идеи о сакральной природе верховной власти можно найти в традиции рюгенских славян? Обратимся к автохтонной символике. Рельефы на поморских камнях, ранее считавшиеся изображениями Святовита, ныне убедительно интерпретируются как надгробные плиты рюгенских князей переходной эпохи (конец XII – начало XIII в.). Между тем фигура, изображенная на этих рельефах, держит в руке рог для питья, известный как основной атрибут Святовита (рог с медом, раз в году наполняемый жрецом) — ср. камень из Альтенкирхена (Рюген) или сильно испорченный последующими переделками камень из Бергена (Рюген). Божество и князь объединены у поморян одним символом власти. Особое значение в этом свете приобретает история двух рогов для питья, принадлежавших померанскому герцогу Вартиславу V, наследнику поморских князей: в 1364 г. Вартислав своей рукой убил на охоте зубра и приказал оправить его огромные рога в серебро и золото. Один из рогов был пожалован церкви в Каммине, «дабы его сохраняли там, как святыню», а другой остался в
герцогском роду.
Другим важным символом сакральной власти является станица (поморск. *stanica) — знамя, находившееся в деревянной храмовой крепости Святовита на Арконе. Сообщение Саксона об этом знамени буквально вклинивается в обстоятельное описание осады Арконы 14–15 июня 1168 г.: «Между тем горожане загородили ворота крепости, чтобы их труднее было взять, огромными глыбами, собранными в груду, к тому же скрепив их дерном, и получили от своих трудов такую уверенность, что защищали башню, которая находилась над воротами, лишь посредством знамен и знаков [signis tantum aquilisque]. Между коими величиной и цветом выделялась Станица [Stanitia], которая окружена таким поклонением народа руянского, что обладала величием почти всех богов. Ибо неся ее перед собой, имели они позволение посягать на человеческое и божеское имущество, и ничто из того, что было им угодно, не было недозволенным: могли они опустошать города, низвергать алтари, уравнивать закон и беззаконие, разором и огнем разрушать все жилища Рюгена, и таково было допущение суеверия, что власть малого знамени превосходила царскую власть знатных мужей. И наказуемые воздавали тому знаку почести, словно божественному оружию [gestamen — ноша, оружие, украшение], воздавая за службу ущербом, за беззаконие повиновением».
В словаре В. И.Даля значение слова станица определяется как ‘стая или стадо, табун, гурт, вереница, руно; однородные животные в сборе, во множестве, толпой; толпа, гурьба, ватага народу’ («Жена, что лебедь-птица, вывела детей станицу (вереницу); Волки зимой станицами бродят. Гуси станицами летают. По осени я наткнулся на станицу змеиную»), тул. ‘притон, приют, стан, табор, становище общества, братства, ватаги, шайки, особенно казачье поселенье’, донск. стар. ‘посольство, депутация, выборные представители, по наряду’ («С Дону в Москву станица пришла»), ‘казачий отрядец, на какие делились казаки для исполнения службы’, тж. ‘один клирос, половина церковного хора, разряд певчих, по достоинству их’. Станичник — ‘казак’, у Кирши Данилова в значении ‘разбойник, член удалой вольницы, стана, шайки, притона воровского’, твер. бран. ‘буян, своевольник’. Cтаница на юге России — изначально отряд конной разведки, станичники — воины такого разведывательного отряда. Интересно, что слово станичник употреблялось у казаков также как вежливая форма обращения, в значении «господин», «пан».
Все эти данные позволяют заключить, что славянская станица изначально представляла собой мужской сакральный боевой союз. Урюгенских славян он был освящен культом Святовита. Из сообщения Саксона Грамматика явствует, что такой союз (отряд) был наделен исключительными полномочиями — правом ведения священной войны под особым знаменем.
Каким был цвет рюгенской станицы? Саксон, бывший очевидцем событий или писавший со слов очевидцев, говорит, что знамя «выделялось цветом» (colore), из чего можно заключить, что оно было красным. Именно красным было знамя легендарной разбойницы Стины (< *Stana?), впоследствии действовавшей в Поморье, под Волином (ср. в связи с этим чьрленъ стягъ «Слова о полку Игореве» и красный боевой стяг Карла Великого). Помимо прагматики красного как опознавательного знака, это цвет войны и крови. Важно отметить еще одно значение: красный ― цвет огня. Яловцы (значки) воинских шлемов в «Сказании о Мамаевом побоище» сравниваются с «пламенем огненным». В описании рюгенской станицы упоминается сожжение жилищ в ходе сакральной карательной вылазки. Временное упразднение профанных законов также подобно действию «очистительного огня». Потому в рюгенской станице следует видеть отражение индоевропейского культа священного огня, громовержца и боевой дружины. Наиболее полную генетическую параллель здесь представляет древнеиндийский Рудра (ср. др.-инд. rudhirás ‘красный’< и.-е. *rudhro- ‘красный’), образ-континуанта индоевропейского громовержца, отец марутов, богов бури, священной дружины верховного божества.
Таким образом, согласно верованиям рюгенских славян, отраженным в хрониках, власть имела божественное происхождение и принадлежала верховному божеству. Реликты автохтонной символики позволяют реконструировать два типа сакральной власти, равно возводимых к Святовиту, но соотносящихся как своего рода «десница» и «шуйца»: мирная, «медовая» власть Святовита и князя (рог с медом: изобилие, плодородие, закон) и боевая «огненная» власть Святовитовой станицы (красный боевой стяг: гроза, разрушение, священное упразднение закона).
Война и бог войны. В традиционных представлениях о рюгенских славянах отмечаются две крайности. С одной стороны, руяне считаются крайне воинственным народом, терроризировавшим соседей (набеги на побережье Дании и т. д.), с другой — падение язычества на Рюгене в 1168 г. нередко осмысляется как поражение славян ввиду их миролюбивого характера. В связи с этим возникает вопрос о подлинном месте войны в жизни рюгенских славян как в духовном, так и в материальном плане.
В свидетельствах памятников преобладают социокультурный и понятийный аспекты осмысления войны, поскольку хронисты XII в. (Гельмольд Босауский и Саксон Грамматик) при описании рюгенских славян уделяли большое внимание их верованиям как основе общественной организации. Воинственность руян в этих условиях особо подчеркивалась. Целенаправленную интерпретацию фактов у Гельмольда и Саксона можно видеть там, где подчеркивается упорство и кровожадность руян-язычников, совершающих жертвоприношения, в том числе и человеческие. Сами эти факты имели реальное основание: археологические раскопки на Арконе обнаружили многочисленные свидетельства ритуального убоя скота и человеческие останки со следами ритуальных повреждений. Кроме того, в общем контексте негативной оценки рюгенского язычества поражает своей объективностью замечание Гельмольда: «Правда, обращению славян и других народов в веру с самого начала сильно мешали военные бури, поднятые нортманнами и свирепствовавшие почти во всем мире».
Данные археологии подтверждают эту трактовку: самое массовое и кровавое человеческое жертвоприношение на Рюгене было совершено при нападении викингов на славянский полиэтнический торговый центр в Ральсвике (разрубленные останки мужчин и женщин, черепа собак и лошадей и кость с рунической надписью как свидетельства ритуальных действий).
Оружие выступает в качестве символа власти Святовита и Руевита. Ср. свидетельства Саксона Грамматика о капище Святовита и идоле Руевита: «Неподалеку оттуда можно было видеть узду и седло и другие символы власти божества, достославность коего умножал поразительной величины меч, ножны и рукоять которого, помимо превосходной работы, отличало серебряное внешнее покрытие»; «...изготовленный из дуба идол, которого звали Ру(г)евит... на голове его купно размещались семь человеческих лиц / образов, которые все верхней частью срослись под одной макушкой. А равно и столько же мечей с ножнами, подвешенных на одном поясе, художник присовокупил сбоку него, а восьмой он держал простертым в своей деснице. Меч тот наипрочнейшим образом прикреплялся железным гвоздем, и нельзя его было удалить иначе, как отсечением руки. Размеры его [идола] были более человеческого роста, так что Абсалон, лишь встав на цыпочки, сравнялся с его подбородком своей секирой, которую всегда носил в руке. Сие божество, как они верили, было наделено силами Марса и предводительствовало в войнах».
В крепости Каренце (Charenza), где проводились съезды рюгенских князей и их дружин, находились идолы Руевита, Поревита и Поренута (< *Perunič ‘Перунич’). Имя *Ru(j)evit не связано с топонимом «Рюген», и форма «Rugiaevithus» представляет собой ученую этимологию Саксона Грамматика. Западнославянский теоним *Ru(j)evit следует сопоставлять с др.-рус. рюти ‘рычать, реветь’, рюень ‘сентябрь’ как ‘месяц рева (гона) оленей’, представляет собой субстантивированное прилагательное с формантом ov-itъ (как в теониме Svętovitъ) и означает ‘наделенный повышенной мужской силой’. Составляющими этого образно-понятийного комплекса являются мечи, дуб (дерево индоевропейского бога грома, боевой дружины и жизненной силы), указания на «силы Марса» у Саксона и мужской союз как опору культа. Восемь мечей, точнее, «семь и один» (ср. реализацию этой связки в восточнославянском ареале: «семь бед ― один ответ», «семеро одного не ждут» и т. д.), сочетают в себе архаику фаллического символа и военные коннотации, уже не связанные с древней символикой плодородия.
Таким образом, рюгенский бог войны и дружины Руевит — образец славянского «языческого барокко» эпохи викингов на Балтике. Это не общеславянское божество, а отражение местных форм славянского языческого культа. Поэтому не случайно великий знаток славянства О. Н.Трубачев при обсуждении этой сферы обычно подчеркивал поздний и в целом узкоареальный, а не общеславянский характер материала.
Внаибольшей мере это относится к «специализированному» богу войны Руевиту.
Однако военное дело у рюгенских славян было поставлено хуже, чем у датчан. Епископ Абсалон, получивший образование в Париже, осаждал Аркону по всем правилам военной науки, тогда как защитники культовой крепости (осаждавшейся уже не впервые) не могли сравниться в этом с датчанами, хотя и обнаруживали хорошую реакцию. К примеру, когда был подожжен высокий деревянный палисад, защитники пыталась тушить пламя молоком (но оно было слишком жирным, что лишь усиливало пожар).
Таким образом, война занимала определенное место в жизни рюгенских славян и была одним из необходимых компонентов их языческого культа. Однако по сравнению со скандинавами-язычниками эпохи викингов и с феодальной военной организацией датчан XII в. рюгенские славяне проигрывали в военном деле. Их способы ведения войны оставались на архаической стадии.
Центры власти. На Рюгене, бесспорно, были свои центры власти, однако их статус и соотношение во многих аспектах требуют выяснения. Наиболее определенной представляется роль Арконы. Городище на крайней северо-восточной точке острова (мыс полуострова Виттов; слав. *Svętovitovo ‘Святовитово’) было храмовой (культовой) крепостью, межплеменной святыней западных славян-язычников и центром жреческой власти. Важным компонентом святилища была храмовая сокровищница; по свидетельствам хроник, в ней сосредоточился «золотой запас» Рюгена, а возможно, и соседних славянских племен. Роль святилища как символа власти на Южной Балтике подтверждается тем, что, по сообщению Саксона Грамматика, датский король Свен, будучи христианином, пожертвовал в сокровищницу золотой кубок. Очевидно, это был Свен III Грате, который в первой половине XII в. нуждался в поддержке своей власти. По данным археологии, Аркона не была постоянно обитаемым местом, славяне собирались туда на культовое празднество после сбора урожая. В ноябре неподалеку от Арконы устраивался сельдяной рынок, который, однако, не был крупным приморским центром дальней торговли. Скандинавский элемент в археологии Арконы не прослеживается.
В ходе археологических раскопок на Арконском мысу внутри славянского вала были обнаружены наконечники боевых стрел, четыре наконечника копий, рукоять меча, два умбона щита, один пластинчатый панцирь и заготовки топоров (последние, очевидно, на продажу). Даже с учетом осыпания мыса в море находки оружия нельзя назвать преобладающими ― ножей, весов и т. п. гораздо больше: «Предметы торговли, войны и отправления культа в Арконе тесно связаны друг с другом, и это положение сохранялось до разрушения Арконы в 1168 г.» Развитое храмовое хозяйство Арконы включало в себя коневодство и медоварение, очем свидетельствуют высокая доля овса в анализах пыльцы, отмечаемая археологами, и топонимы Kontop, Medowe на полу-острове Виттов.
Аркона была центром верховного жреца Святовита на острове. Однако с упразднением культа вся эта архаическая структура должна была рухнуть, и поэтому с исчезновением старой религиозной элиты Аркона утратила свое исключительное значение.
По данным Саксона Грамматика, второй крупной храмовой крепостью была Каренца ― святилище Руевита, Поревита и Поренута (Перунича). Именно в Каренце славянские князья и знать в июне 1168 г. приняли условия датчан и согласились креститься. Согласно традиционной точке зрения, Каренца ― нынешний рюгенский Гарц. Рядом с этим городком действительно находится мощный славянский вал, однако топоним Garz происходит от славянского *Gardec ‘городок’, ‘Городец’, в то время как название Charenza восходит к иному славянскому прототипу. Новейшие исследователи (Фред Рюххофт и др.) указывают, что, по сообщению Саксона Грамматика (очевидца событий), епископ Абсалон Роскильдский в июне 1168 г. в течение одного дня успел съездить верхом с Арконы в Каренцу и обратно, совершив там массовое крещение славян и основав три храма. Между тем передвижение такими темпами фактически неосуществимо. Поэтому, Рюххофт убедительно обосновал другую локализацию крепости ― урочище Венц близ Шапроде с остатками мощных валов. В средневековых грамотах это место именовалось Gharense; именно там была дана грамота князя Вицлава I Штральзунду.
Семь мечей на поясе идола, этимология имени *Rujevitъ ‘обладающий повышенной мужской силой’ (ср. др.-рус. рюень ‘сентябрь’) и собрание князей с дружиной именно в этой крепости свидетельствуют о том, что святилище Руевита, в отличие от жреческой Арконы, было культовым центром княжеской дружины (ср. трехчастное деление индоевропейского общества). Утратив свой сакральный компонент, Каренца стала одной из княжеских крепостей (позднее ― резиденций). Гарц ― еще одна крепость этого типа, поскольку рюгенское княжество было «странствующим».
Крепость Ругард на плато морены близ города Берген в своей ранней стадии (VIII–IX вв.) сходна с Каренцей и Гарцем. После IX в. городище сгорело, а в XII в. было восстановлено и укреплено. Такая эволюция связана с упрочением княжеской власти, которая, в отличие от жреческой, после датского завоевания получила мощный импульс развития. Рюген стал княжеством, отказавшись от жречества.
В шести километрах от Ругарда, вниз под гору, на берегу моря находится Ральсвик ― самый крупный и детально исследованный приморский торговый центр эпохи викингов на Рюгене. Й. Херрманн, много лет посвятивший раскопкам в Ральсвике, определяет соотношение Ругарда и Ральсвика как «Мекленбурга и Рерика... Рюрикова городища и Новгорода». Но приводимые им далее факты не подтверждают этого теоретического положения. Между Ругардом и Ральсвиком нет видимых материальных связей. Культурное многообразие приморских находок (славянская деревянная фигурка идола, кость с рунической надписью и три скандинавских «молота Тора», стержни-писала для записей на восковых табличках, бронзовые украшения из Прибалтики, «бобровая лапа» верхневолжского типа ― финно-угорский амулет из глины) не распространяется на близлежащее славянское городище. В Ральсвике нет ни вала ― маркера славянского городища и святилища, ни находок височных колец. Лодки из Ральсвика по своей конструкции отличаются от судов викингов и считаются славянскими. В целом, торговый центр в Ральсвике был местом взаимодействия разных этносов. Об этом говорят, в частности, следы человеческого жертвоприношения по скандинавскому типу, с собаками и лошадьми, и найденная рядом кость с рунической надписью.
Уникальный и до сих пор не замеченный пример локального рюгенского топонима, связанного с западнославянской мифологией власти, представляет собой название рюгенского местечка Krakow (Crakowe), которое традиционно возводят к слав. *krakъ ‘ворон’. Однако, согласно источникам, в рюгенском Кракове было священное место с курганом, где совершались языческие жертвоприношения. Полная аналогия ― польский топоним Kraków, в основе которого лежит имя легендарного польского князя Krak (ср. имя чешского легендарного героя Krok). По преданию, после смерти Крака его похоронили в высоком кургане, и это дало начало городу Кракову. Рюгенское Krakow как священное место с курганом представляет собой поморскую реализацию той же западнославянской мифологемы.
Рассмотренные факты позволяют установить следующее соотношение центров власти на Рюгене. Аркона являлась культовой крепостью и центром религиозной элиты. Каренца и ранний Ругард также были культовыми крепостями, но представляли собой оплоты светской элиты. Поздний Ругард стал княжеской резиденцией, возникшей в ходе укрепления светской власти славянской династии. Ральсвик существовал как независимое (вольное) славяно-скандинавское торговое поселение эпохи викингов, ориентированное на дальнюю торговлю, которое аккумулировало ценности профанного характера, но не оказывало прямого материального влияния на Ругард или иные центры власти. Пример архаического культового урочища с нереализованным потенциалом сакрального центра власти представлял собой рюгенский Краков.
Ганина, Наталия Александровна — Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, Москва, Россия, доктор филологических наук, профессор.