Российская крестьянская цивилизация

Российская крестьянская цивилизация

Официальная пропаганда постсоветской России навязывает нам взгляд на революцию, которая началась в России в октябре 1917 года и полностью изменила форму жизнеустройства нашей страны, как на переворот, совершенный кучкой фанатиков-большевиков, в отрыве от широких масс народа.

Именование Октябрьской революции «Октябрьским переворотом» стало почти что нормой для теле- и радиодикторов, журналистов, ученых и политиков, лояльных правящему режиму. Этот взгляд тем более широко и легко распространяется в массах, что он перекликается с существовавшим в СССР своеобразным культом Ленина, который советские люди впитывали еще с дошкольных учреждений. И вот человек, привыкший считать, что Ленин — это полубог, который один мог вершить историческими поворотами и судьбами целых народов и государств (а большинство нынешних критиков советского прошлого сформировались именно в те советские времена, а зачастую были даже работниками пропагандистской машины), теперь, даже объявив себя антисоветчиком и антикоммунистом, продолжает верить в то же самое, только теперь Ленин превращается у него из доброго полубога в злого, ввергшего Отечество в пучину неисчислимых страданий. Этим сторонникам «культа личности наоборот» в голову не приходит, что Ленин, каким бы гениальным политиком он ни был, все же оставался человеком, что он вовсе не производил революций, а лишь умел ждать наступления революционной ситуации и умел, дождавшись, воспользоваться ею с выгодой для своей партии. Это — большее, что можно потребовать от политика. Способность воспользоваться или не воспользоваться объективно сложившейся ситуацией и отличает хорошего политика от плохого. А объективная ситуация — это равнодействующая социальных сил, численность которых намного превышают сотни или даже тысячи людей (напомним, что к февралю 1917 численность партии большевиков насчитывала не более 10 000 человек, накануне октября 1917 она выросла до 350 000 человек, что само по себе немало, но составляло ничтожное меньшинство от общего количества населения Российской империи, достигавшего около 200 миллионов человек). Один из наиболее проницательных политических философов мира — Никколо Макиавелли вывел закономерность, которая получила название «макиавеллевский кентавр». Суть ее в следующем: для того, чтобы взять и удержать власть, недостаточно одного насилия, нужно внутреннее согласие принимать эту власть со стороны большинства слоев населения. Это не обязательно должна быть сознательная и однозначная поддержка политической силы и ее целей. Политическую силу могут поддержать не до конца, воспринимая ее как «меньшее из зол». Поддержка эта также не обязательно должна быть активной, иногда достаточно просто не выступать против этой политической силы или выступать против ее противников. Но в любом случае власть не может достаточно долго удерживать кучка фанатиков, на какой бы жесточайший террор и на какую бы изощренную пропаганду она ни опиралась.

2. Недостаточность формулы «пролетарской революции»

Итак, если в 1917 году в России пали одно за другим и самодержавно-дворянское и либерально-буржуазные правительства — значит, дело было не в «злом гении — Ленине», не в агитации большевиков, а в том, что эти правительства не устраивали широкие массы населения Российской империи. И если большевики, взяв власть в качестве руководителей Советского государства, сумели удержать ее, победить в гражданской войне и интервентов и сторонников всех остальных проектов, прежде всего «белого», буржуазно-либерального, то значит, опять-такиих поддержало большинство населения России, российский народ. Конечно, это не значит, что большинство россиян воспринимали большевиков как идеальных правителей. Отнюдь нет, но в той ситуации, при наличии того набора политических сил, выбор народа остановился на большевиках. И вряд ли возможно согласиться с современными антисоветчиками в том, что большевики «обманули народ», повели его за собой ложными посулами, а затем, не выполнив своих обещаний, стали проводить иную, ненавистную народу программу. Трехлетняя — с 1918 по 1921 — гражданская война заставила все политические силы тогдашней России «раскрыть карты», «показать свое истинное лицо». Если в 1917 году кто-нибудь и мог обманываться относительно целей большевиков, то в 1919 и тем более в 1920 было ясно, что победа их будет равнозначна руководящей роли большевистской партии в управлении обществом, не зависимой от капиталистического Запада внешней политике России, уничтожению помещичьего землевладения, национализации земли и индустрии, ликвидации сословий, резкому ограничению прав церкви, ограниченной госавтономии нацменьшинств. Точно также, как если в 1918 году можно было обманываться относительно целей «белых», которые претендовали на роль истинных патриотов и защитников всех классов сословий России — от дворян до рабочих, то в 1920 году стало понятно, что приход к власти белых означал бы возвращение помещичьего землевладения и частного капитала, конституционную монархию или либеральную республику, отсутствие федеративного начала государства, заметное влияние на политику России стран Антанты — Англии, Франции, США. Победа большевиков стала возможной не вследствие их исключительной жестокости, в какой можно обвинить все стороны, участвовавшие в гражданской войне, и не вследствие их «лживой умелой пропаганде», в каковой также изощрялись и «белые», изображавшие из себя российских патриотов за английские деньги, а благодаря компромиссу большевиков с подавляющим большинством населения России.

Большинство же составляли вовсе не пролетарии, которых еще в советские времена было принято рассматривать как единственную верную опору советской власти и выступления которых принято было рассматривать как решающий фактор в расшатывании самодержавно-дворянского государства. Увы, это не соответствует исторической истине. Пролетариев в России было не так уж и много — всего только 15 миллионов на всю 200-миллионную страну. Их забастовочная активность в период 1900–1917 г.г. хотя и была достаточно высокой, но вряд ли могла считаться «последним гвоздем в гроб царизма и капитализма». Да и после 1917 г. не все рабочие поддерживали большевиков и Советскую власть. Например, немало петроградских рабочих вышли на знаменитую демонстрацию в защиту Учредительного собрания, рабочие Ижевских заводов в 1918 г. под влиянием пропаганды меньшевиков перешли на сторону Колчака. Наконец, пролетарии были сосредоточены в Европейской части России, в немногих промышленных центрах, а также вдоль железных дорог. Конечно, большевики могли рассчитывать на поддержку части рабочего класса в этих центрах крупной промышленности, прежде всего в столицах — Москве и Петрограде. И действительно, из столичных рабочих формировались отряды Красной гвардии, которые сыграли свою роль в вооруженном восстании в Петрограде. Однако для того, чтобы обеспечить поддержку Советской власти по всей нашей огромной стране одних усилий рабочих было маловато. И тут мы подходим к сословию, которое является ключом к пониманию событий 1917–1921 г.г.

3. Российская крестьянская цивилизация

Настоящее большинство населения империи составляли крестьяне. Их было более 85 % всего населения, а если учитывать, что армейские низы также сплошь состояли из крестьян, то и более 90%. Очевидно, что без пассивного или активного согласия крестьянского сословия в России начала ХХ века ни одно крупное политическое преобразование произойти бы не смогло.

Однако при анализе ситуации тех лет крестьянство, как правило, остается в тени. В лучшем случае его воспринимают как пассивную несамостоятельную массу, которая шла, хотя и не всегда уверенно, вслед за сознательными пролетариями и возглавившими их большевиками. В худшем случае, в антисоветском варианте описания событий крестьянство изображают как темную забитую массу, не понимавшую в силу отсталости и невежества «где его счастье». Такой взгляд на крестьянство связан, прежде всего, с его элементарным незнанием со стороны людей города. Крестьянство в России начиная с XVIII века было особым миром, который жил по своим законам, отличающимся от правил жизни образованных, средних и высших слоев населения Российской империи. Реформы Петра Великого раскололи Россию на две неравные части. Первая — высшие и городские сословия — дворянство, духовенство, интеллигенция впитали в себя европейские ценности и постепенно стала себя ощущать частью Европы, вторая - крестьянство осталась верна идеалам допетровской московской Руси. Пропасть между верхами и низами русского общества росла от века к веку и достигла критических размеров именно в начале ХХ века. Историк Г. В. Вернадский отмечал, что в России 1900–1917 г.г.: «Массы крестьян в сельской местности жили в соответствии со стандартами XVII века и только начинали выходить из этой эпохи, в то время как горожане уже ощутили дух XX столетия». Иными словами, российские крестьяне сумели в ХХ веке сохранить живой осколок традиционного общества, давно уже разрушенного на Западе и замененного механистической бездушной и безбожной буржуазной цивилизацией.

Конечно, представителям европеизированных сословий России, которые сплошь были европоцентристами, крестьяне казались отсталыми, забитыми и невежественными, поэтому их зачастую и не принимали в расчет, смотрели на них как на ведомых, которых нужно осчастливить достижениями европейского просвещения, при этом мнения самих крестьян об этом никто знать не хотел. Вместе с тем сам крестьяне смотрели на себя совершено иначе: они видели в себе корень народа, они гордились своим трудолюбием, благодаря которому они смогли выжить, да еще и накормить город и господ в условиях сурового северного климата, не благоприятствующего сельскому хозяйству. Они видели в себе последних представителей Святой Руси, сохранивших свет истинной веры во мраке иноземного безбожия, в которое впали господа. Только сегодня историки начинают понимать, что в таком самовосприятии русских крестьян была большая доля истины, что действительно, как выразился В. Бердинских, это был «огромный материк русской народной культуры, лишь сейчас осознаваемый нами как огромная ценность». Крестьянство российское было именно цивилизацией, то есть складом жизнеустройства, обладающим своими достоинствами, практической выгодой и духовной спецификой, не низшим по отношению к индустриальной буржуазной цивилизации, а другим, кое в чем же и превышающим ее. Крестьяне были носителями высокой культуры, хотя эта культура и кардинально отличалась от европейской, которую европоцентристы, в том числе и русские (от либералов до западников-марксистов начала ХХ в.) только и согласны были считать единственно возможной культурой. Сама русская поземельная община — плод векового социального творчества нашего народа была сложнейшим общественным механизмом взаимопомощи, позволяющим устроить цивилизованную жизнь в сложнейших условиях. Россия — северная страна, в которой сельскохозяйственный сезон продолжается на несколько месяцев меньше, чем в странах Европы и США. Большая часть территории России находится в зоне рискованного земледелия, немалая часть вообще непригодна для земледелия. Климат в России жестко-континентальный, зимой морозы на большей части территории достигают -30 градусов Цельсия. Засухи и неурожаи вплоть до второй половины ХХ века приводили к периодическому массовому голоду. Крестьяне в рамках общины создавали «хлебные запасные магазины», то есть склады, в которых на случай голода складывали, обобществляя, хлеб. Обобществленное зерно выдавалось не только голодающим, из этого фонда его могли выдать обедневшему крестьянину для посева. Крестьянская община также строила дома для новых членов общины, следила за порядком в селе, за пожарной безопасностью, совместными усилиями строила колодцы, мосты, рыла пруды, заготавливала сено для скота. Община учила крестьянина трезвому поведению, умению ладить с людьми, быть хозяйственным, беречь добро — и свое и общее. В лоне общины сформировался тип русского крестьянина, который своим умом, находчивостью, достоинством, свободолюбием и способностью к взаимопомощи поражал А. С. Пушкина. Ему принадлежат показательные слова: «Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны … никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел собственного жилища. Нищий, отправляясь скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях… Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню, умывается по три раза в день».

Духовная культура русского крестьянства нам почти неизвестна, лишь по таким самородкам из среды крестьян как Кольцов, Клюев и Есенин мы можем судить о ее богатстве. А ведь они — лишь вершина айсберга, сами они питались духовными стихами и сказаниями, песнями безымянных крестьянских сочинителей. Кстати, знакомство с мемуарной литературой развеивает миф о повальной неграмотности крестьянства: в каждой деревне, а особенно в старообрядческих было по несколько грамотеев, только вот читали они и переписывали не западных романистов, а Священное Писание, труды древних богословов, стихи и рассуждения русских крестьян-Богоискателей, которых на Руси всегда было великое множество… А крестьянское деревянное зодчество, прежде всего, крестьянская изба, которая как разъяснял Есенин в «Ключах Марии» была не просто жилищем, а космосом в миниатюре, символизировала собой весь мир — разве это не высокая культура?

Незнание и непонимание европеизированными высшими классами императорской России культуры и жизни большинства русского народа — крестьянства привело к тому, что из поля вниманий исследователей русской революции, не говоря уже о публицистах и широких кругах политизированной общественности, выпало и массовое движение крестьянства против помещичьего землевладения и за передачу земли общинам, которое в начале ХХ века охватило всю Россию. Вместе с тем оно и стало истинной причиной крушения самодержавия и режима либералов-февралистов и установления Советской власти. Без него большевики, как они и сами признавались, вряд ли бы добились победы.

4. Первая фаза крестьянской революции начала ХХ века: 1902–1903

Крупнейший современный исследователь русского крестьянства В. Данилов говорит о настоящей крестьянской войне, начавшейся еще в 1902 году и продолжавшейся до 1922 года. Данилов так и называет ее «крестьянская революция 1902–1921 г.г.». Другие исследователи, например, Н. Е. Рогожникова говорят о крестьянской «патриархально-общинной революции», подчеркивая, что двигателем этой революции была крестьянская община, которая долгое время считалась опорой самодержавия, но оказалось, что она легко может превратиться в инструмент революции.

Крестьянские бунты в России были не редкостью. Реформа 1861 года по отмене крепостного права сопровождалась крестьянскими волнениями, да и потом, в 1870–1880-х, года не проходило, чтоб то тут, то там не вспыхнул мелкий крестьянский бунт. Но в 1902 году крестьянские выступления изменяют свой характер, что и позволяет говорить о них как о первой фазе крестьянской революции или крестьянской войны начала ХХ века.

Во-первых, они становятся массовыми. В 1902 году волна крестьянских выступлений прокатилась по Киевской, Черниговской, Орловской, Курской, Саратовской, Пензенской, Рязанской губерниям России. В одной Харьковской губернии за март-апрель 1902 года крестьяне разрушили 105 помещичьих усадеб. Во-вторых, крестьянские выступления приобретают организованный характер. Это — не озверевшие от голода мужики, набрасывающиеся на помещичью усадьбу и просто грабящие ее. Крестьяне сначала собирали сход общины, на нем решали: сколько хлеба нужно реквизировать у помещика, чтоб прекратился голод в деревне. Организованно, под руководством выборных старшин, взяв подводы и свои семьи — жен и детей, крестьяне отправлялись к помещику и предъявляли ему требования общины. Если помещик соглашался, то они изымали из его амбаров требуемое количество зерна и уходили. Если он оскорблял их и грозил расправой, тем более, оказывал вооруженное сопротивление, его вместе с семьей убивали, а поместье сжигали. Помещичьи земли в этом случае сразу распахивались и распределялись между общинниками во избежание конфискации. В третьих, крестьяне проявляли упорство при сопротивлении властям, не соглашались, что они совершают преступление, считая свои действия справедливыми, шли безоружными на ружья и пулеметы солдат.

В. Данилов говорит, что в 1902 году на сцену российской истории выступил новый тип крестьянина — крестьянин-революционер, которому суждено было сыграть огромную роль во всех последующих российских революциях, вплоть до Октябрьской. Чем же объясняется этот коренной перелом в жизни крестьянства? Вряд ли дело в том, что в 1901 году был недород, приведший к голоду в 1902, как утверждает Данилов. В России регулярно был недород и голод, но ничего подобного не происходило со времен крестьянской войны под руководством Е. Пугачева. Представляется, что гораздо реалистичнее объяснение С. Г. Кара-Мурзы, которое состоит в том, что в начале ХХ века изменились сами помещики. Если в XIX веке помещик вел патриархальное хозяйство и собирал с крестьян оборок лишь для своих нужд, то теперь помещики стали переводить хозяйство на капиталистические рельсы и заниматься торговлей хлебом с целью получения прибыли. То же самое можно сказать и про самодержавно-дворянское государство, которое активно включилось в капиталистическую торговлю. Понятно, что тягло, легшее на крестьянство, значительно возросло. Дело в том, что крестьяне даже после освобождения от крепостной зависимости, оставались зависимыми от помещика экономически, они либо продолжали платить ему оброк за пользование его землей, либо отрабатывали по старинке, барщиной. Помещик сохранял над такими крестьянами военно-полицейскую власть. Хотя они и назывались временнообязанными, они фактически были на правах крепостных, только теперь оброк и барщина значительно увеличивались. Все это к началу ХХ века привело крестьянство на грань пауперизации и голодной смерти. С. Г. Кара-Мурза отмечает, что ни помещики, ни государство не прекратили изымать у крестьян хлеб в виде оброка, казенных выплат и просто скупки по невыгодной крестьянам цене для продажи за границу, даже в голодные годы, в частности в 1901 году. Это и взорвало и так непростые отношения между помещиками и крестьянами. По сути крестьянская община выступила против государственного и помещичьего капитализма, присосавшегося к ней и пьющего ее соки. К этому можно лишь добавить, что крестьяне, конечно, не осмысляли это в исключительно экономических категориях. Речь шла о культурном разрыве. Помещик в их глазах с утерей национальной культуры, а к ХХ веку и национальной религиозности, а также с переходом к торговому капитализму и неизбежному равнодушию к судьбам крестьян превращался в «русского немца», насаждающего свои «немецкие» порядки. Жестокость карателей, которые по просьбе помещиков и с их согласия наказывали бунтующих крестьян, лишь подтверждали это ощущение крестьян. Культуролог-евразиец Н. С. Трубецкой писал: «в России эпохи европеизации никто не чувствовал себя совсем в своем доме: одни жили как бы под иноземным игом, другие — как бы в завоеванной ими стране или колонии». Эти слова прежде всего можно отнести к ситуации 1902 года в центральных и южных губерниях России.

5. Вторая фаза крестьянской революции начала ХХ века: 1905–1907

После небольшого перерыва подавленная революция вспыхнула с новой силой в 1905 году. Все повторилось: недород 1904 года привел к голоду в 1905. Правительство помощи крестьянам почти не оказало; на фоне голода в деревнях помещики и государство экспортировали хлеб за границу — и началась крестьянская война. Так же, как и в 1902–1903 г.г. крестьяне в организованном порядке реквизировали хлеб у помещиков и обобществляли их земли, также государство отвечало на эти действия террором, только размах того и другого резко возрос. Как пишет В. Данилов: «Осенью 1905 г. крестьянское движение охватывало свыше половины Европейской России, практически все регионы помещичьего землевладения. Всего за 1905 г. было зарегистрировано 3228 крестьянских выступлений, за 1906 г. — 2600, за 1907 г. — 1337. Современники говорили о начавшейся в России крестьянской войне против помещиков… В то же время правительство не просто бросает против крестьян карателей; солдаты расстреливают крестьян из пулеметов и артиллерийских орудий, выжигают целые села. Правительственные войска ведут себя в охваченных восстанием районах России как на оккупированной территории. Причем делалось это не самовольно и спонтанно, в пылу борьбы, а методично, согласно заранее полученным приказам (так, министр внутренних дел П. Дурново приказывал киевскому генерал-губернатору сжигать жилища крестьян в случае неповиновения). Помещикам и этого казалось мало, они требовали введения военно-полевых судов. Жестокость порождала жестокость, крестьяне сжигали поместья и убивали помещиков в гораздо больших масштабах, чем раньше; по словам В. Данилова «за 1905 — 1907 гг. в европейской Россия было уничтожено от 3 до 4 тыс. дворянских усадеб — от 7 до 10 % их общего количества». Крестьяне на основе общинного самоуправления создавали даже свои «республики», неподконтрольные царскому правительству, пример тому — Марковская республика в Волоколамском уезде Московской губернии, просуществовавшая с 31 октября 1905 г. по 16 июля 1906 г.

Но имелись и качественные отличия событий 1905 — 1907 г.г. от событий 1902–1903 г.г. Крестьяне стали осознавать себя как всероссийское движение и выдвигать общие лозунги. Главным было упразднение помещичьего землевладения и вообще частной собственности на землю и передача помещичьей земли крестьянским общинам на безвозмездной основе. При этом крестьяне исходили из своего давнего убеждения, что «земля — Божья» и не может быть предметом купли и продажи, и что распоряжаться ею должны те, кто ее обрабатывают. Крестьяне считали несправедливым отработки и оброчный выкуп за землю, который общины платили помещикам по реформе Александра II (и должны были бы платить вплоть до 1930 г.), как и считали несправедливым саму возможность помещикам, пользуясь покровительством государства, владеть землей, которую они не обрабатывают сами. Причем, крестьяне не отказывались выделять помещику и его семье, в случае раздела земель, обычный трудовой надел, равный другим, если помещик согласится остаться на земле.

Важно заметить также, что крестьяне выступали против наемного труда на селе, и таким образом против раскола единого сословия крестьян-общинников на сельскую буржуазию и сельский пролетариат. То есть крестьяне протестовали не только против капитализма дворянско-самодержавного государства, занимающегося крупной спекуляцией хлебом на международном рынке, но и против развития капиталистических отношений в своей собственной среде. Как видим, политические требования крестьян были бесконечно далеки от буржуазных требований, как бы ни стремились марксисты начала века в полемике с народниками причислить российское крестьянство к буржуазии, только лишь мелкой и объявить их революционность мелко-буржуазной. Крестьяне выступили с программой «архаического, аграрного коммунизма», которая была программой традиционалистской критики капитализма, то есть критики его с позиций добуржуазного патриархального, традиционного общества. Российское крестьянство в 1902–1903, и затем в 1905–1907 г.г. пыталось осуществить то, что на языке современной политологии называется «консервативной революцией». Неудивительно, что у крестьян не нашлось достойных представителей в среде интеллигенции, которые смогли бы перевести требования крестьян в плоскость политической идеологии, и сделать возможным существование подлинно крестьянской партии. Интеллигенция того времени, включая и так называемых «народников» — анархо-синдикалистов и эсеров была сплошь европеизированной. Она даже феномен поземельной общины пыталась осмыслять, опираясь на французских и английских позитивистов. Все это было бесконечно чуждо и непонятно русскому крестьянству. Только в послеоктябрьской эмиграции, в 1920–1930-е г.г. возникли адекватные консервативно-революционные проекты вроде евразийского «православного большевизма» или младоросского «самодержавного советизма»; 15–20 или хотя бы 5–10 годами раньше, они, вероятно, могли бы стать, идеологией крестьянского движения, но в 1920–1930-х было уже поздно.

Крестьянская война шла одновременно с рабочей революцией в городах. Выступления рабочих начались в Петербурге 9 января 1905 года. Выступления крестьян начались в феврале 1906 года. По своим требованиям они не были связаны с революцией рабочих, которая руководилась политическими партиями, несшими европейскую идеологию, прежде всего, социал-демократическоготолка. Но они были увязаны с ними по своему корню: большинство рабочих в России были выходцами из крестьян, а иногда и прямо были крестьянами, которые устраивались на фабрику в качестве сезонных рабочих, имея в деревне семью и землю. Они не теряли связи с деревней и поэтому настроения деревенской революции передавались и им. Кроме того, на подавление крестьянской революции правительство бросило значительное количество военно-полицейских сил, что ослабляло позиции правительства в городах и делало возможным продолжение рабочей революции. Именно тогда, наблюдая за двумя волнами революции — рабочей и крестьянской, Ленин, который отличался особенно острой политической интуицией, понял, что без союза с крестьянством рабочий класс в России не сможет победить, и провозгласил этот союз. Причем, Ленин не питал сомнений по поводу того, какая сила будет наиболее мощной в количественном отношении. В 1907 году Ленин писал: «Крестьянская аграрная революция» … должна, чтобы победить, стать центральной властью во всем государстве, как таковая, как крестьянская революция».

Но в революцию 1905–1907 г.г. союз рабочих и крестьян не сложился, по сути, плодами крестьянской войны и городской рабочей революции, напугавшей правительство, воспользовалась либеральная буржуазия, получившая элементы парламентаризма и политических свобод. Более того, увидев в крестьянской общине революционную силу, правительство постаралось разрушить ее.

6. Цели и результаты столыпинской аграрной реформы

Сегодня любят представлять аграрную реформу Столыпина, начатую в 1906 году и продолжавшуюся до 1911 года, как направленную на укрепление и обогащение крестьянства. Между тем, современники сознавали, что это далеко не так и что реформа эта проводилась, скорее, в интересах помещиков. Это совпадало с истиной. Крестьянство в том виде, в каком оно застало реформу, то есть как сословие общинников, должно было по мысли Столыпина исчезнуть. Большинству его предстояло пролетаризироваться, то есть превратиться либо в сельских батраков, либо в городских рабочих. Опорой самодержавного капиталистического режима должен был стать узкий слой сельских фермеров, в которых превратились бы вышедшие из общины богатые «крепкие» крестьяне, а также землевладельцы-помещики. Причем, понятно, помещики находились при этом в привилегированном положении. В отличие от тех же «столыпинских переселенцев» или даже просто кулаков, отъезжающих на хутор, которым предстояло еще освоиться на новом месте и зачастую выплатить немалый кредит банку, помещик уже был владельцем большого налаженного хозяйства, которое досталось ему совершенно бесплатно. Не случайно такие классовые объединения помещиков как Совет объединенного дворянства активно поддержали аграрную часть реформы Столыпина. Очевидно, реформа была направлена на укрепление самодержавно-дворянского режима, и на уничтожение базы революции в деревне — общины. Даже идеал преобразований — разрозненные хуторские хозяйства на селе учитывал это; батракам с разрозненных хуторов даже в случае общего недовольства труднее было бы организоваться для бунта, чем общинникам.

Также не случайно, что крестьяне восприняли реформу как посягательство на самое свое бытие как сословия. Общину, которая выступала как спасительница от голода, бездомности, бедности, правительство безжалостно ломало. Кроме того, даже после раздела общинных земель крестьяне получали мизерные наделы, несравнимые с помещичьми; желающие же расширить их или обосноваться на новом месте, попадали в кабалу к банкам, что приводило к последствиям, ужасающим все крестьянство. С. 1908 по 1914 год за неуплату кредита около 11 тысяч крестьянских хозяйств было продано с молотка, крестьяне стали бездомными. Пушкин гордился тем, что русский крестьянин отличается от западного обязательным наличием собственного жилья. Теперь и тут Россия стала догонять «передовой Запад». В течение 1906–1911 гг. из Сибири возвратилось более полумиллиона человек, которые так и не сумели там создать собственные хозяйства.

Отсюда — широкий протест крестьян против реформы. Приватизацию общинных земель приходилось проводить под дулами карателей, причем, не обходилось без жертв. Противников реформы арестовывали и судили. Но даже несмотря на правительственный прессинг и террор, крестьяне не согласились на разрушение общины. Можно твердо заявить, что реформа в сердце России — ее европейской части провалилась. По официальным данным лишь 10% крестьянских семей согласилось выйти и общины. Результат скорее был обратным: крестьяне, возмущенные самой сутью и жестокими военно-полицейскими методами столыпинской приватизации, наоборот укрепляли общины, загоняли в них обратно единоличников, всяечески их запугивая и вредя им. Историк Наталья Рогожникова пишет: «Крестьянское движение в борьбе за землю было направлено не только против помещиков. Ненависть и раздражение вызывали хуторяне и отрубники. Крестьяне-общинники боролись за слияние земельных участков отрубников и хуторян с надельными землями. Применялись такие формы борьбы как передача земли обществу, раздел участковых земель, их запашка, потравы, недопущение скота на общие пастбища, насилие, поджог домов. Выдвигались требования возвращения в общину…Это привело к возрождению общины как мирской организации крестьянства…». Перед атакой правительства на общину, произошло внутреннее объединение общины. Если и можно было раньше говорить об относительном расслоении общины на кулаков и батраков, то теперь крестьяне осознали себя единой силой.

Проиграв революцию 1905–1907 г.г. российские крестьяне сумели выдержать атаку самодержавно-дворянского государства, направленную на разрушение общины. Крестьяне подошли к 1917 году обогащенными опытом организованной борьбы против помещиков, чиновников и правительственных карателей, укрепившими общину как институт жизнеустройства и одновременно революционной борьбы, выработавшими общенациональные лозунги и требования. Но самым главным политическим результатом революции и последовавшими за ней столыпинской аграрной реформы и реакции стало разрушение патерналистско-монархических иллюзий крестьян. До 1906 г. крестьяне еще могли верить, что в их тяжелой жизни виноваты «злые помещики и генералы», о притеснениях со стороны которых «добрый царь» не знает. После 1906 г. крестьяне осознали, что само монархическое государство сознательно и целенаправленно стремится разрушить основу их жизни — общину. Различные исследователи — от В. Данилова до С. Г. Кара-Мурзыединогласно утверждают, что после 1907 года русская деревня разочаровывается в идеале самодержавия. Нужен был только толчок в виде кризиса, чтоб крестьянская война вошла в заключительную фазу. И этот толчок произошел в начале 1917 года в виде бедствий, обрушившихся на деревню в результате долговременной войны и разрушения самодержавного государства.

7. Третья фаза крестьянской войны: 1917–1922

С падением царской власти, которое было осуществлено буржуазией в городах, крестьяне все громче начинают заявлять о своем праве на землю. В крестьянских наказах, собранных партией эсеров и легших затем в основу декрета о земле, окончательно формулируется программа крестьянской революции — национализация помещичьих и церковных земель, запрет на частную собственность на землю, запрет на наемный труд, распределение земли между крестьянскими общинами по числу едоков, крестьянское общинное самоуправление. Временное правительство не торопилось выполнять эти требования, боясь затронуть интересы помещиков, тесно связанные и с интересами отечественной буржуазии и зарубежного капитала (значительное число помещичьих земель было заложено в банках, которые в большинстве своем принадлежали иностранцам) и интересы такого крупного землевладельца как церковь, которая решительно поддержала временное правительство. Тогда крестьяне решили добыть землю сами. Как только закончился сбор урожая, в большинстве областей Черноземья вспыхивают крестьянские восстания, в ходе которых крестьяне жгут имения помещиков, распределяя между собой землю, инвентарь и имущество помещиков и убивая их самих и членов их семей при малейшей попытке сопротивления. По словам В. Данилова: «С. 1 сентября по 20 октября было зарегистрировано свыше 5 тыс. выступлений». Более того, задолго до вооруженного восстания в Петрограде, местные крестьянские советы берут власть в свои руки, так 3 сентября 1917 года власть на территории Тамбовской губернии переходит к крестьянскому совету, а «11 сентября Совет опубликовал "Распоряжение №3" которым все помещичьи хозяйства передавались в распоряжение местных Советов, вместе с землей на учет бралось (фактически конфисковывалось) все хозяйственное имущество». Заметим, что в крестьянской революции участвуют уже дети тех, кто участвовал в крестьянской революции 1905–1907 г.г. и сопротивлении столыпинской приватизации и против кого царское правительство бросало карателей, которые вели себя как на оккупированной территории, выжигая села расстреливая стариков, женщин и детей. Именно память о репрессиях определяет жестокость расправы с помещиками.

Итак, в России с начала осени 1917 года разгорается крестьянская война, не уступавшая по размаху выступлениям 1905 года. Худосочные власти февральской революции не могли этому препятствовать. Задолго до прихода к власти Ленина, реальной властью в деревне стали общинные сходы, которые лишь стали советами. Фактически это признал и сам Ленин, когда он после Октябрьского восстания в Петрограде предлагал в своих «Ответах на запросы крестьян», напечатанных в Известиях ВЦИК 8 ноября 1917 год «…Советы крестьянских депутатов, в первую голову уездные, затем губернские являются отныне и впредь до Учредительного собрания полномочными органами государственной власти на местах». Эти слова Ленина свидетельствуют, что большевики в 1917 году, если говорить не о городах, а о деревне, то есть о большей части территории России, не столько взяли власть, сколько признали власть крестьянской революции.

Эта революция развивалась по своим законам, она не управлялась городскими партиями и организациями и не зависела от их съездов и резолюций. Даже партии, которые претендовали на то, чтоб говорить от имени крестьянства — прежде всего, эсеры не руководили этой революцией. События в Петрограде могли развиваться как угодно, это уже ничего бы не меняло. Кто бы ни пришел к власти в городе, восставшие крестьяне в деревнях все равно бы осуществили передел помещичьих земель, только с большими потерями и жертвами. Об этом пишет В. Данилов: «Требования крестьянских наказов стали осуществляться до принятия 26 октября 1917 г. ленинского декрета "О земле", включавшего в себя соответствующий раздел сводного наказа. И без этого декрета к весне 1918 г. они были бы реализованы крестьянской революцией по всей России, но с более ожесточенной и разрушительной борьбой в самой деревне. Декрет "О земле" и принятый на его основе в феврале 1918 г. закон "О социализации земли" снимали накал стихийной борьбы и вносили определенный порядок в практику конфискации и распределения помещичьих, а вслед затем и перераспределения всех сельскохозяйственных земель, включая крестьянские». То же самое можно сказать и о «Декрете о мире». Армейские низы, в большинстве своем состоявшие из крестьян, не понимали смысла империалистической войны, в отличие от офицерства, состоявшего из представителей высших образованных классов, которые, напротив, воевали не по принуждению, а из идеологических соображений (заметим, что они составят костяк белого движения, которое и возникнет под лозунгом завершить войну с немцами и сохранить верность союзническим обещаниям). После падения самодержавия и знаменитого приказа Петросовета, который уничтожил подчинение солдат офицерам, армия стала разлагаться, солдаты из крестьян стали бежать с фронта домой. Когда же осенью началась крестьянская война, дезертирство солдат приобрело массовый характер. И дело здесь не столько в пропаганде большевиков, которые могли дать только лишние идеологические оправдания дезертирству, а в непонимании целей войны, ненависти к офицерам, которые были за продолжение войны и в горячем желании влиться в крестьянскую революцию на своей малой родине. Декрет о мире просто превратил это уже ставшее необратимым массовое дезертирство в демобилизацию, сделав его организованным, предотвратив сопутствующие преступления, например, расправы с офицерами.

Большевики были единственной партией в 1917 году, которая не побоялась признать крестьянские требования о социализации земли, хотя это и не вполне совпадало с их программой, которая видела будущее не за общинным хозяйством, а за своеобразными загородными госфабриками сельхозпродукции. Даже эсеры, которые сами собирали наказы крестьян и подготавливали их в виде проекта декрета, побоялись пойти на это и тем самым навсегда лишили себя возможности взять власть. Большую роль тут сыграл политический гений Ленина. Ленин понял, что крестьянская революция — это великая сила, которая может перевернуть и уже переворачивает всю Россию. По сравнению с ней рабочая революция, победившая в Петрограде 25 октября, и приведшая к победе Советов в других городах европейской России, была лишь эпизодом. Если бы не поддержка крестьян, ее бы легко подавили, как подавили рабочую революцию 1905–1907 г.г. В своей речи на чрезвычайном съезде советов крестьянских депутатов в ноябре 1917 года Ленин говорил об этом с предельной откровенностью: «Если крестьянство поддержит рабочих, то только в этом случае можно разрешить задачи революции». И Л. Троцкий — фигура неприятная, но не лишенная проницательности, принимавший непосредственное участие в октябрьских событиях, впоследствии в 1930-е годы вспоминал: «Русский пролетариат поднялся к власти на могучей волне крестьянского восстания».

Возглавить крестьянскую революцию и на ее волне разгромить либерально-буржуазноесопротивление, остатки худосочной февральской государственности, а затем осуществить свои социалистические преобразования — вот политтехнологический секрет Ленина, который сделал возможным победу большевиков в стране, где капитализм развивался динамично, но совсем еще недолго, и где пролетариат составлял меньшинство населения. Вопреки догмам западного марксизма, вопреки сопротивлению демократического крыла собственной партии Ленин пошел на это — и выиграл. Он признал требования крестьянской революции в виде декрета о земле и декрета о мире, он признал органы власти крестьянской революции на местах, он даже пошел на тактическое сотрудничество с левыми эсерами, которые пользовались некоторым влиянием среди крестьян и пытались говорить от их имени и это себя оправдало.

Правда, вскоре оказалось, что у большевиков и у пошедших за ними поначалу крестьян были разные цели. Большевики стремились к строительству в России госсоциализма западного типа и вхождения России в федерацию коммунистических пролетарских стран после мировой революции. Показательно описание идеала социалистического государства в статье В. И. Ленина «Очередные задачи советской власти». Там Ленин предлагает все население России разделить на производственно-потребительские коммуны по территориальному признаку. Каждый член коммуны работая по 8 часов получает деньги со счета в народном банке и может купить на них что-либо со склада коммуны. Торговля разрешается только коммунами и запрещена для частных лиц. Коммуны возглавляются Советами, которые регулируют не только производство, но и потребление. Предприятиями управляют выборные диктаторы, которые выбираются для решения какой-либо конкретной задачи. За нарушения трудовой дисциплины карает созданная советами народная милиция. Трудовая повинность является общей. Такие же коммуны организуются и на селе (большевики их любили называть «государственные фабрики хлеба и молока»). Советы и составляют государство — диктатуру пролетариата, подавляющую буржуазию и строящую коммунизм. Некоторые идеи этого проекта были воплощены в период «военного коммунизма», хотя отождествлять ленинский идеал госсоциализма с «военным коммунизмом» все же нельзя; «военный коммунизм», например, упразднял товарно-денежный оборот и строился на насильственном изъятии хлеба у крестьян в обмен на товары из города, тогда как ленинский госсоциализм предполагал существование народного банка и торговли, пусть только между кооперативами. Очевидно, «военный коммунизм» был не только осуществлением большевистской программы, но во многом носил вынужденный характер, так, продразверстка объяснялась полным упадком финансовой системы в стране.

Идеал же крестьянства был иной. Он, как уже говорилось, не получил систематического идеологического выражения, поскольку у крестьян не было аутентичных идеологов, но в определенной степени он отражен в декрете о земле, составленном на основе крестьянских наказов, а также в идеологических лозунгах анархо-коммунистов и левых эсеров, которые пытались стать политическими лидерами «общинной революции» и наконец, в лозунгах крестьянских восстаний. Крестьяне стремились к тому, чтобы им предоставили жить свободной земледельческой общиной. Они понимали республику Советов как безгосударственное самоуправление, конфедерацию сельских и городских общин, каждая из которых живет своей замкнутой жизнью и сама решает все свои дела. Отношения с городами они желали строить на основе свободной торговли. Крестьяне выступали против официальной церкви, но за особое крестьянское полуязыческое православие.

Этот конфликт интересов вылился в столкновения рабочих продотрядов и вообще большевиков и крестьян. Уже в 1918 году крестьянские массы ведут вооруженную борьбу с продотрядовцами из городов. Однако даже это жестокое столкновение было столкновением двух различных, но равно антибуржуазных, советских сил. Когда началась гражданская война, крестьянство так и не встало на сторону «белых». И это несмотря на то, что среди «белых» были правые эсеры, продолжавшие объявлять себя крестьянской партией, и «белые» пытались выдавать себя за радетелей за крестьянское дело, обещали свободу «русским хлеборобам», любили порассуждать о зверствах продотрядов. Так экономическая программа Врангеля пестрела лозунгами: «поднять, поставить на ноги трудовое, но крепкое крестьянство, сорганизовать, сплотить и привлечь его к охране порядка и государственности», «Кому земля, тому и распоряжение земским делом»; «Народу земля и воля в устроении государства». Крестьянство отталкивало в «белых» все — от их мундиров до стиля газет, потому что, как верно заметил историк А. Шубин, все это свидетельствовало о принадлежности белых к той самой ненавистной дворянски-буржуазной, проевропейской элите, против которой крестьянство начало войну в 1902 году. Кроме того, слова «белых» резко расходились с делами: и Деникин, и Врангель на занятых ими территориях стали восстанавливать помещичье и церковное землевладение, мотивируя это тем, что захваты помещичьих земель и легитимировавшие их большевистские декреты были незаконными, и что вопрос о земле должен быть отложен до созыва Учредительного собрания. При этом крестьян вряд ли могла запутать эта юридическая казуистика, им было ясно, что в случае победы «белых» резко поправевшее Учредительное собрание примет земельный закон явно не в их пользу. Как пишет тот же А. Шубин: «перед лицом наступления Деникина (как перед этим Колчака) крестьяне повалили в повстанческие отряды на белой территории и даже в Красную армию … возвращение части захваченных крестьянством земель в руки прежних владельцев … быстро вызвало в тылу у белых массовую крестьянскую войну». Крестьянское сопротивление «белым» сыграло немалую роль в их разгроме, здесь можно отметить борьбу крестьянской повстанческой армии Махно с деникинцами и врагелевцами на Украине и в Крыму.

Затем, когда белая угроза исчезла, крестьянство и партия большевиков, опирающаяся на часть городского пролетариата, опять вступили в жестокую схватку. Почти по всей России прокатились крестьянские восстания, направленные в области политической против власти Компартии и диктатуры пролетариата, а в области экономической — против продразверстки. Восстания охватили Поволжье, Сибирь, Украину. Наиболее известным стало Тамбовское восстание под руководством Антонова, для подавления которого понадобились регулярные части Красной армии. В советской историографии эти восстания фигурировали как «кулацкие мятежи», тем более, что восставшие требовали свободной торговли с городом, но современные историки утверждают, что такая характеристика некритически воспроизводит пропагандистские штампы того времени: «Несостоятельность такого подхода оказалась очевидной: в крестьянские восстания, охватившие волости, уезды, губернии, были вовлечены десятки и сотни тысяч крестьян». Как в крестьянских восстаниях 1902–1903, 1905–1907 и 1917 г.г. социальную базу восставших составляли среднеобеспеченные крестьяне, «середняки», а политическим институтом восстания была крестьянская община, превратившаяся в вооруженное ополчение. Что же касается того, что они выступали за свободу торговли, то имелась в виду торговля с городом — силой, которая для них выступала как чуждая и враждебная, отношения внутри общины строились на основе взаимопомощи и «экономики дара». И потом лозунг свободы торговли — не обязательно буржуазный лозунг, торговля существовала ведь тысячелетия до возникновения капитализма.

Показательно, что обе стороны конфликта — и большевики, и восставшие крестьяне утверждали, что он борются за истинную Советскую власть и истинные идеалы Октябрьской революции, только лишь искаженные противником. Среди восставших крестьян немало было тех, кто еще вчера воевали с «белыми», встречались даже командиры Красной армии. Так в 1921году в Царицынской губернии было восстание, которое возглавил бывший начдив Первой конной армии И. Колесов. В своем воззвании он писал: «Граждане России, вот уже более трех лет льётся братская кровь за свободу трудящегося народа. Мы, красноармейцы, честно выполнили свой долг, изведя всех бывших угнетателей народа: генералов, капиталистов и помещиков. Теперь все мы остались тружениками, опять на нас навалились ещё большие угнетатели народа … опять так же нам, труженикам, нет свободы и права народа. А потому я всех призываю удержать за собою право и цель, намеченные перед революцией … С нами Бог и Народ. Вперёд за это дело. Долой угнетателей народа … долой новых бездельников, поглощающих чужой труд. Да здравствует свободная печать, слово, народное право и свободная торговля. Да здравствует власть трудящихся!».

Было бы неверным называть эти восстания контрреволюционными, как это делалось в те времена в угоду пропагандистским штампам и в пылу полемики, а затем повторялось в многочисленных учебниках истории. Перед нами столкновение двух ветвей, пересекшихся в Октябрьской революции — крестьянско-общинной и большевистско-рабочей. Причем, цели и тех, и других не были лишены радикалистского утопизма — точно также как невозможно было совершить прыжок от России крестьянской к промышленному госсоциализму и к гипотетическому коммунизму с безденежным обменом продукцией, что попытались сделать большевики, невозможно и было обойтись без сильного и централизованного государства в стране, разоренной войной и окруженной врагами, о чем мечтали крестьяне-общинники. В кровавой борьбе родился компромисс, который примирил обе стороны. Большевики при помощи регулярной армии подавили крестьянские восстания и подчинили крестьянство власти большевистского государства, но при этом пошли на уступки и в рамках новой экономической политики отменили продразверстку и установили требуемую крестьянами свободу торговли. В этом также сыграла большую роль тактическая гибкость В. И. Ленина. В 1922 году новая советская конституция узаконила требования крестьянской революции — о национализации всей земли и передачи ее в вечное пользование крестьянским общинам, и на этом данная революция, начавшаяся 20 лет назад, закончилась. Тяжелейший период в истории России завершился уже теперь устойчивым союзом между крестьянами-общинниками, добившимися осуществления своей вековой мечты — всероссийского «черного передела» и партией большевиков, добившейся власти на всей территории России и начавшей социалистические преобразования и модернизацию.

8. Выводы

Таким образом, Октябрьская революция 1917–1922 г.г. была фокусом, в котором скрестились две революции — большевистская, марксистско-социалистическая и крестьянская, патриархально-общинная, единые в своем неприятии капитализма. Их итогом стала не только разруха, про которую теперь только и говорят антисоветчики и антикоммунисты, но и общее социальное оздоровление России. Были разрешены социальные противоречия, которые изнутри разъедали старую Россию и которые и вызвали революцию. Была ликвидирована старая дворянско-буржуазная прозападная элита, которая к ХХ веку настолько выродилась, что уже не могла отвечать вызовам времени и вызывала у народа лишь презрение и ненависть. Стала формироваться новая элита, которую составляли выходцы из наиболее пассионарных низших слоев общества. Открылся путь для исторических свершений, которые суждено было осуществить советской цивилизации — своеобразному диалектическому синтезу модернистского проекта большевиков и общинного проекта крестьянства, как это прекрасно показал С.Г. Кара-Мурза. Но для этого должны были произойти коллективизация и индустриализация, принесшие крестьянский общинный дух в города, сталинские чистки в партии, покончившие с космополитическими ориентациями на мировую революцию и приведшие к власти прагматичных и патриотичных строителей новой социалистической Великой России. Октябрьская революция, таким образом, создала почву для преодоления Россией цивилизационного кризиса начала века и для иного небуржуазного пути модернизации.

Р. Р. Вахитов,

кандидат философских наук,

г. Уфа

Опубликовано в газете «Советская Россия»

Добавить комментарий




Top